— Чем это? — Папа наконец снял плащ и стал варить пельмени в кастрюле.
— Отвлекает тебя от семьи, вот чем. Мне надоел ваш первый «А» — вы взрослые мужчины, и ты, и Семён, и этот Дуб, Клён, как его. А играете в свои дурацкие игры, как мальчики. И первый этот Теневой.
Кира сунулась в ванную:
— Мама, а зато Федотовна не будет командовать. И клубнику посадим свою. И гамак привяжем куда захотим.
— Надоело. — Мама яростно мыла руки. — Понимаешь, Кира, надо смотреть на вещи реально. И жить надо на земле. Не витать. Ты понимаешь, Кира?
Папа в кухне стукнул вилкой по столу:
— Кира, ты сможешь ловить рыбу и купаться! А моего друга зовут не Дуб и не Клён. Его зовут Зуб, потому что у него фамилия Зубчиков. Кира, это школьное прозвище. И запомни, дочка: дружба зависит не от возраста. Если кому-то кажется, что взрослые мужчины должны бросить своих старых друзей… Теневой нас объединяет, мы благодарны ему, Кира.
Высокое напряжение не разрядилось и за ужином. Папа не стал есть пельмени, а только выпил чай, в два глотка — всю чашку.
— Сыт, спасибо, — сказал он и ушёл в комнату.
Чем сыт, он не объяснил.
Дом оказался прекрасным.
Он стоял на пригорке, и солнце светило на него сразу со всех сторон. Он был сложен из толстых серых брёвен. Полы из широких досок скрипели от шагов, и это было похоже на музыку. Под крышей было маленькое окошко без стёкол.
— Халупа, — сказала мама и стала мыть полы.
— Можно, я буду жить там? — Кира показала на маленькое окошечко под крышей.
— Это чердак. — Папа потрепал Киру по голове, — Нравится дом?
— Очень, — ответила Кира. — А что такое халупа?
— Халупа, — сказала из комнаты мама, возя тряпкой по широким доскам, — это то, что Теневой никогда не купит своей семье, но посоветует приобрести своему очень умному другу. Кира, вытри ноги, пройди в комнату и разбери чемодан, хотя бы свой.
Это было прекрасное лето.
Речка Зинка была ласковая и тёплая. Рыбки плавали у самых ног. Папа сказал, что это мальки, а настоящая рыба в глубине. Мальки мелькали, как серебряные чешуйки.
…Кира любит синий цвет. Она нарисовала речку Зинку, синюю ленточку. А на берегу тёмно-зелёная трава и светло-зелёная берёза. Синим можно нарисовать и море, и колокольчики на лугу. Или вечер. Коричневой краской Кира нарисовала огромный дуб на краю деревни. Он был корявый, сильный. Там были привязаны качели, не железные, как в школьном дворе, а из толстых верёвок. На них можно было раскачаться не так, как Руслан, он качался еле-еле, дальше не пускала перекладина. А на верёвочных качелях можно было взлететь так, что облака становились ближе. Намного.
И Кира нарисовала качели — летела под самыми облаками девочка в красном платье.
Краски сияли, мерцали, красная горела пожаром, зелёная стелилась шёлковой травой. А по траве брело стадо. Белые коровы в чёрных пятнах, чёрные коровы в белых пятнах. Морды тяжёлые, добрые, печальные. За всё лето Кира ни разу не видела весёлой коровы. Она рисует грустное стадо и пастуха дядю Романа. У него серая телогрейка даже в жаркую погоду, а длинный кнут волочится по траве, как змея. Дядя Роман никого не бьёт своим кнутом — он только щёлкает, пугает отстающих, и они неуклюже бегут, догоняют всех. Может быть, они оттого и грустные — им надоело всегда ходить стадом. Хочется и корове иногда побыть наедине с собой.
Рисунки получаются быстро, летает по листу кисточка. Кира не любит вырисовывать каждую травинку и каждое коровье ухо — всё и так понятно. Волнистые зелёные пряди качаются на ветру — берёза. Чёрно-белые прямоугольники в высокой траве — стадо. А жёлтый круг вверху — солнце, ну конечно, солнце. Оно над всем.
Какие замечательные краски, ну как хорошо, что они есть у неё! Зелёная, ах какая зелёная. У неё странное название — окись хрома, так написано на баночке. А на этой — краплак красный. Что такое краплак? Неважно. Ясно одно — он красный. А вот пигмент жёлтый. И любимая, кобальт синий. Чёрная, хмурая — газовая сажа. А белая — белила цинковые.
Когда знаешь эти названия, можно считать себя почти настоящей художницей. Хотя руководитель рисовального кружка в Доме пионеров, Юрий Борисович, сказал недавно:
— Настоящей художницей ты, может быть, не станешь. Но любишь цвет, а это уже счастье.
Конечно, счастье — любить краски. Особенно новую гуашь. Старую коробочку с акварельными красками Кира теперь и в руки не возьмёт. Краски там тусклые, как будто пыльные. И продырявлены все до одной — когда долго рисуешь, они всегда продырявливаются. Гуашь не высохнет, потому что Кира будет рисовать каждый день. Краски высыхают, когда ими долго не пользуются, когда их не любят. Наверное, Юрий Борисович это имел в виду, когда говорил о любви к цвету. А может быть, что-то другое, Кира не поняла.