Уже из сравнения первых пяти книг Продолжателя Феофана и «Книги царей» Генесия можно видеть, что оба сочинения, во всяком случае, по формальным признакам продолжают традицию византийской хронистики, о которой говорилось в первой части статьи. Дело не только в том, что писатели продолжают историю Феофана, в свою очередь продолжавшего «Хронографию» Георгия Синкела, и таким образом включают свой труд в цепь всемирного историописания. Сам метод их работы — пересказ сочинения предшественника (так называемого *ОИ) — типичен для средневекового хрониста.
Тем не менее уже при сравнении с Генесием начали выявляться черты, отличающие сочинения Продолжателя Феофана от среднего уровня византийской хронистики. Об этих «отличительных чертах», которые одни только и являются показателем литературного и исторического прогресса, и пойдет речь далее.
Определенные изменения можно отметить у Продолжателя Феофана в представлениях о двигательных силах и мотивах как исторического движения, так и поведения индивидуального человека. Конечно, писатель полностью разделяет идеи своих предшественников о Боге, «отвечающем» на «вызовы» человека и определяющем его судьбу. Эта концепция — «общее место», основа основ христианского мировоззрения и как таковая подвержена минимальным изменениям во времени и пространстве. Как и у его предшеетвенников, божественное провидение у Продолжателя Феофана [236] полностью направляет течение исторических событий, определяет судьбы и в конечном счете поступки людей. И тем не менее отдельные нюансы достойны внимания.
Прежде всего обратим внимание на некоторые прямые высказывания автора, вряд ли возможные для его предшественников. Собираясь приступить к рассказу о передаче власти Михаилом Рангаве Льву Армянину, писатель заявляет: «Вернем назад повествование и исследуем причину, побудившую их, будто по согласию, Михаила — вовсе отказаться от борьбы за царство, а другого — Льва, напротив, решительно и дерзко его добиваться. Ибо истинным образованием и наставлением в делах государственных я полагаю умение вскрывать причины как очевидные, так и сокрытые, без которых любая историческая книга, не знаю уж какую, может принести пользу» (с. 13).
Причины, побудившие Михаила и Льва поступать так, а не иначе, о которых рассказывается далее, — главным образом прорицания и божественное откровение. Но суть дела от этого меняется мало: Продолжатель Феофана четко сформулировал свое credo — идею причинной взаимозависимости событий и необходимости ее раскрытия для историка. Совершенно аналогичный смысл имеет и другое высказывание Продолжателя Феофана, содержащееся уже в разделе об императоре Михаиле III: «Воистину пусто и легковесно тело истории, если она умалчивает о причинах деяний» (с. 74).
Продолжатель Феофана не только декларирует, но в ряде случаев и действительно стремится к установлению каузальных связей, причем не обязательно всегда только в области божественной и провиденциальной. Наиболее яркий в этом отношении пример — рассказ об испанских арабах, покинувших свою родину в поисках новых мест обитания из-за скудости своей земли и ее большой перенаселенности.[91] Подобные декларации и начатки исторического детерминизма вовсе немыслимы в сочинениях хронистов прежних веков.
Ни Константин Багрянородный, ни неизвестный сочинитель первых четырех книг Продолжателя Феофана не «создавали системы» и не стремились согласовать между собой концепции провиденциализма и детерминизма. Вряд ли и современный исследователь обязан что-то додумывать за средневековых авторов и с высокомерием сына XX в. в очередной раз устанавливать мнимые противоречия в мировоззрении чего-то не додумавшего и чего-то не понявшего писателя. Обе концепции находились как бы на разных уровнях сознания, существовали «не перекрещиваясь» одна с другой.
Хотя Продолжатель Феофана, конечно, полностью и не осознает противоположности этих концепций, тем не менее в некоторых случаях, оказываясь перед необходимостью предложить объяснение историческим событиям, сопоставляет обе возможности, пребывая в сомнениях, какой из них отдать предпочтение. Вот один из примеров. «Полководец..., — [237] пишет аноним, — терпел поражения, то ли не хватало ему ума-разума и неопытен он был в ратном деле... а может быть, по причине, которая выше нас».
91
С. 35 и след. Ср. по этому поводу замечания А. П. Каждана: