8. Не меньше он пекся и проявлял заботу о строительстве. Те стены, что были пониже, он возвел от основания, как бы стер с них печать старости, красиво вознес их ввысь, сделал совершенно неприступными для врагов, и они до сих пор носят его имя, на них начертанное[17]. Кроме того, изгнал он из жилищ продажных женщин[18], расчистил все это место и соорудил там странноприимный дом его имени, красотой красивый, величиной великий, благоуханный и благовидный, в коем губительные страсти изгоняются, спасительная защита является. Так он обошелся с продажными женщинами. Впрочем, как рассказывают, и сам он, плененный [45] красотой одной из служанок Феодоры, прелюбодействовал с ней и жил легкомысленно. Но, когда понял свои прегрешения и что Феодора обо всем знает, сохнет, печалится и страдает, открылся ей и, воздевая руки к Богу, поклялся страшной клятвой, что только единственный раз оступился, и просил прощения у жены. Кроме того, возвел он щедрой рукой для своих дочерей в месте под названием Кариан дом и дворец[19]. Остатки и насыпи до наших времен сохраняют их память.
9. Во исполнение древнего обычая пожелал он известить о своей самодержавной власти потомков Агари, то ли чтобы приобщить их к своей радости, то ли – вернее всего – навести страх. И для этой службы счел достойным синкела Иоанна, как мы уже говорили, своего бывшего учителя[20]. Он был исполнен гражданского благочиния, хотя и придерживался одной ереси с Феофилом, к тому же владел искусством спора, и потому любил его царь и отличал больше всех остальных. Вот поэтому-то и отправил его к властителю Сирии, дав ему много того, чем славится Ромейское царство и чем восхищает оно инородное племя, а к этому прибавил еще свыше четырех кентинариев[21] золотом. Дары были предназначены амерамнуну, а золото – Иоанну для раздач, дабы он и впечатление мог создать и уважение к себе увеличить. Ведь если посланец сыплет золотом, словно песком, какими несметными богатствами должен удивлять сам пославший! Стараясь всячески возвеличить и украсить своего посла, царь дал ему два сосуда, изготовленных из золота и драгоценных камней, которые на народном нечистом языке называются хернивоксестами[22]. Иоанн отправился, а явившись в Багдад, вызвал к себе почтение как глубоким умом и пророческими речами, так и приметным своим богатством и пышностью, ведь всем, кто его посещал, он дарил немалые суммы – его раздачи были под стать только царским. Этим вызвал он восхищение и прославил свое имя. И еще только подошел он к варварской границе, как уже поразил всех, кто явился к нему осведомиться о здоровье императора, и привел в восхищение щедрой раздачей даров и золота. Прибыв же к Исмаилу и представ перед ним, он передал слова царя и по окончании речи отправился в покои для отдыха. Желая еще больше поднять славу ромеев, он щедро одаривал каждого, кто по какой-нибудь причине, большой или малой, являлся к нему и от щедрот своих дарил ему серебряный сосуд, наполненный золотом. Как-то раз во время совместного с варварами пира он велел слугам нарочно потерять одну из упомянутых чаш, которыми пользовались. Из-за потери сосуда поднялся громкий крик, все варвары, до глубины души восхищенные его красотой, пышностью и великолепием, учинили великий поиск и розыск и, как говорится, прилагали все старания, чтобы лишь обнаружить пропажу. В этот момент Иоанн велел выбросить и вторую чашу, при этом он сказал: «Пусть пропадает и эта», – и прекратил поиски, чем вызвал изумление сарацин. Соревнуясь в щедрости, амерамнун не пожелал уступить Иоанну и в ответ принес ему дары, тот, однако, ими не прельстился и высыпал их перед сарацином, словно прах. К тому же амерамнун дал ему и сотню пленных, которых вывел из темницы и вместо тюремного тряпья облачил в роскошные одежды. Щедрость дарующего Иоанн похвалил и оценил, но подарка не принял, [46] сказав, чтобы людей этих они держали на свободе у себя, пока не принесет он им в ответ такого же дара, не приведет им пленных сарацин, а уже тогда возьмет наших. Сарацина это поразило, и уже не как чужака, а как своего стал он часто призывать к себе Иоанна, демонстрировал ему сокровища, красоту домов и все свое великолепие. Такие знаки внимания он ему оказывал до тех пор, пока не отправил торжественно в Константинополь. А тот, как пришел к Феофилу, так подробно поведал ему про Сирию и убедил соорудить Врийский дворец по образу и подобию сарацинских, обликом и пестротой ничем от них не отличающийся[23]. Занимался же строительством и все делал, следуя описаниям Иоанна, муж по имени Патрикий, удостоенный титула патрикий, который в добавление соорудил только у спальных покоев храм имени святейшей госпожи нашей Богородицы, а у переднего зала дворца – трехпридельный храм, красотой красивейший и величиной многих превосходящий; средний придел носит имя архистратига, оба боковые – святых мучениц.
17
Феофил восстановил стены вдоль Мраморного моря и Золотого Рога. До наших дней сохранились некоторые надписи, сделанные в то время (см.:
18
Константинополь изобиловал домами, населенными представительницами «древнейшей профессии».
20
Посольство синкела Иоанна (будущего патриарха Иоанна Грамматика) к арабскому халифу Мамуну в Багдад имело место, скорее всего, в 829—830 гг. вскоре после восшсствия на престол Феофила. Впрочем, вопрос о времени этого посольства вызвал дискуссии (см.:
23
Врийский дворец, построенный на азиатском берегу, представлял собой уникальное здание, выдержанное в стиле арабской архитектуры (см.: