— Не ворчи, не ворчи! Ну чего ты стесняешься, ну скажи!
— Вот что. Т-ты трескай и не шипи…
— Коля уж и место присмотрел. Получило, горюшко мое, отпуск весной. Все добрые люди в дом отдыха, а он поперся на Братскую ГЭС. «Надо присмотреть», видите ли. Что да как…
— Николай! Ты был на Братской ГЭС? И молчал? Что там?
— А что? Камни в реке — во! Бурунища! Ворота. Пока город строят. А б-бетону там хва-атит! Поделаем еще браку!
— Расскажи про мошку, — сказала Ганна.
— А чего… кусается. Будем привыкать. Не к тому привыкали.
— Толя, вы кушайте, кушайте. Я же знаю вашу жизнь в общежитии. Это не дома, мамы нет… Хоть у нас попробуете домашнего супу.
— Ты… того, приходи… запросто, — проворчал Николай. — Жрать захочешь — обязательно приходи. Ганка тебя всегда накормит. Она славная…
— Вот… Первый раз в году похвалил, — и с улыбкой и с грустью сказала Ганна. — Ну скажи, ну где ты уродилось, такое чудо? А? Рыжий…
— Уйди!
Она, не обращая внимания на страшные гримасы, взяла его за уши и оттрепала. Я нагнулся над тарелкой.
— Не женись, Толька, — сказал он. — Будут тебе всякие тут… уши драть.
Он краснел, пыхтел, щурился, хотел грозно браниться — и не получалось.
ВИТАМИН «С»
Никого нет. Я на койке лежу один. У меня жар во всем теле и мутит. Только что мне снились яблоки. Холодные, упругие, в больших корзинах, покрытые капельками росы, кисло-сладкие. Мучительные, до дрожи вкусные яблоки. От этого кошмара я проснулся.
Сегодня я наконец понял, отчего меня мутит и что мне нужно. Я хочу яблок. Одно яблоко, пол-яблока, кусочек. Я не могу видеть на столе стеклянные банки с консервированными щами, огрызки селедки…
Я хочу яблок!
Утром ходил на рынок, но их, конечно, там нет; почему-то совсем устал, и нет сил съездить в Иркутск.
Будь у меня две тысячи рублей, я бы сел на самолет, полетел в Москву и привез бы яблок. Честное слово! Больше мне ничего не надо. Будь у меня двести рублей, я бы взял отпуск на полмесяца за свой счет и съездил бы…
С трудом достаю пиджак, выворачиваю карманы. С мелочью и с той же злополучной рваной трешкой тридцать два рубля.
Пришла уборщица Октябрина. Она тихо, как мышка, моет пол, и, когда она ползает на коленях и водит по доскам мокрой тряпкой, я рассматриваю ее худые, красные от воды руки, узкие плечики. У нее большие грязные босые ноги, потому что она шлепает по залитому водой полу.
— Октябрина, — говорю я, — вы положите у двери тряпку — мы будем вытирать ноги.
Она благодарно улыбается, и только теперь я начинаю понимать, какие мы все свиньи.
— Сколько вам лет, Октябрина?
— Двадцать два.
— Что вы? Вам на вид девятнадцать, не больше.
— Ну, вот еще! — смущенно и грустно смеется она. — У меня уже трое детей. Я старуха.
— Нет, вы очень молодая. Это хорошо, — утешаю я. — Это хорошо, что вы выглядите моложе. Только вы очень слабенькая. Вам не трудно мыть столько комнат? Вы не каждый день убирайте. Мы не будем сорить.
— А, ничего!
— Вы давно на стройке?
— Полгода. Мы ехали на Курильские острова, да тут застряли.
— А сами откуда?
— Курские мы.
— Почему же вы поехали?
— Там скучно.
— А здесь?
— Ничего…
— Ну, а почему же не сразу на Курильские?
— Да мы решили сначала в Сибири пожить несколько лет; поработаем, потом поедем дальше. Интересно мир посмотреть.
— Интересно?
— Интересно.
— А яблок вам не хочется?
— Хочется.
Она тихо и бесшумно исчезает, а я с новой силой ныряю в тоску. Как же достать яблок? Как?
В яблоках есть витамины. Кажется, витамин «С». Может, если достать витамин «С», перестанешь думать о яблоках?
Никого нет, поэтому я могу ругаться и стонать, пока одеваюсь. Это развлекает, и мне даже становится смешно. До аптеки далеко-далеко. Я иду, как пьяный, плохо соображая. А вокруг солнце, лето, жара! Только нигде — ни в магазине, ни в столовой, ни на рынке — нет яблок, нет груш, нет вишен, нет клубники. Есть соленая капуста в банках. Это тебе Сибирь. Когда сюда привезут, и привезут ли?
На коробочке витаминов, которые я купил в аптеке, дата выпуска: «Март 1952». До чего же старые! Это желтые шарики-драже, сладкие снаружи и кисленькие внутри. Написано, что надо принимать по 1–2 таблетки в день. Я съедаю десяток, еще и еще… Меня пробирает томительная дрожь от этого кисленького вкуса, даже появилась легкая оскомина. Это витамин «С», тот, что есть в яблоках! Когда ешь яблоки, то тоже кисло во рту и оскомина. А то еще бывает виноград — прохладный, упругий, и в нем желтые зернышки просвечивают изнутри.
ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЯБЛОКИ
Коробочка с витаминами стоит на подоконнике, но меня уже тошнит от них. Я хочу яблок!
У меня есть двадцать девять рублей с заклеенной трешкой. Одеваюсь и думаю: наверно, я все-таки заболел. Голова гудит, ничего не соображаю. Если бы яблок, таких, какие я летом ел дома, я бы сразу ожил и выздоровел!
Когда я выздоровею, я напишу в газету заметку под названием «Автобусиада»: «Гнев, о богиня, воспой пассажира во граде Иркутске…» Но Троянская война — ничто по сравнению с тем, что творится у нас при посадке в автобус. Я стою и чуть не плачу. Я не могу пробиться. А мне нужно во что бы то ни стало в Иркутск за яблоками.
Если бы передо мной оказался тот начальник, который ведает иркутским транспортом — древнеегипетскими трамваями, законопаченными автобусами, которые ходят через час, — с каким наслаждением я вцепился бы ему сейчас в горло! С каким наслаждением я сжал бы горло тем, кто не привозит в разгар лета яблок, кто не может дать нам прачечную, кто задерживает выдачу аванса!
После обеда я все-таки добрался до Иркутска. Билет стоил два рубля; у меня осталось двадцать семь.
Магазины. Лотки. Закусочные. Столовые. Рестораны. Яблок нет. Я выпил стакан газированной воды, и во мне поднялась целая буря, бросало в жар и пот. Да полно, яблоки ли мне нужны? Может, это брюшной тиф? Нет-нет, надо искать!
Мне все казалось, что я увижу где-нибудь на витрине яблоки или что-нибудь из фруктов. Вот-вот, кажется, увижу. Бежал, полз, добегал, жадно шарил глазами по стойкам — нет, нет!.. Только банки, банки, консервы, консервы…
А в Москве чуть ли не на каждом углу сейчас палатка или лоток с апельсинами, с арбузами, с виноградом и яблоки в соломе, душистые, скрипучие. Не схожу ли я с ума? Это уже какая-то мания. Как далеко Москва!
Последняя надежда — центральный рынок. Я понимал, что и там нет, но пошел.
Боже ты мой, чего только не продается на белом свете! Рыба — да такая, что в Москве и не увидишь! Мясо всех сортов, кедровые орехи, соленые огурцы, бочки с медом, квашеная капуста и мука. Веселый шум, гам, толкучка, зазывания!
— Толя! Толька! Толька-а!
Не меня ли зовут? Я обернулся… и чуть не ахнул. В рыбном ряду в брезентовом фартуке, с огромной рыбиной в мокрых жирных руках стоял за весами… Гришка-жадюга, попутчик по поезду!
— Гришка! Здравствуй! Ты как здесь очутился?
— Ого-го! Дела! Целое кино. Я вот чем занялся. Правду говорили, что в Сибири не пропадешь.
— Гришка, скорее рассказывай. Ты же на Братскую ехал!
— А ну ее! Приехали мы, понимаешь, в лес, заперли в дебрю — ни кола, ни двора, руби! Поразведали мы, столковались с местными. «Куда! — говорят. — Живем, как волки, денег — ни-ни, а что заработаешь, сам же и прожрешь. Картошки полгода в глаза не видели». Работают в накомарниках — гнус заедает, хари распухшие — во! Ну, я на попутную — и сюда, на Иркутскую. Тоже хороша! Я на Байкал. Говорили, на Ольхоне рыбаки зашибают. Порыбачил — вижу, не то. Как кому повезет: иной с тысячами, иной без штанов. Вот подобрал себе дело: вожу омуль с Ольхона. Там, на берегу, рыбаки по рублю отдают рыбищу, а тут двенадцать целковых кило… Уже две тыщи наторговал. Перевозка вот трудна — ловят. Хочешь омуля, я тебе за полцены отдам! Жирный, подлец, во-о!