— Вы знаете, чем я занимаюсь? — Он оживился. — Мне это очень льстит. Если вы можете задержаться на несколько секунд, я спросил бы, как вас зовут, — он сделал шаг в сторону, как бы предлагая не расходиться слишком быстро, — моих ног вы не задели, а вот самолюбие потешили. Я всякий раз удивляюсь, когда узнаю, кто ходит на мои концерты. Позвольте повториться, кто же вы?
— Я Люсия, Люсия Эставес из Мадрида. — Она слегка замешкалась, потом деловито протянула руку.
Он взял ее ладонь, сначала едва касаясь пальцев, затем крепче. Приложил к губам.
— У вас очень красивое имя. Вы говорите, что вы из Мадрида, — откуда тогда такое блестящее знание английского?
— Мой отец англичанин. Никто не догадывается, что я наполовину испанка.
— Ну, если напрячь музыкальный слух, можно было бы заподозрить. Я вас не обидел?
— Нисколько.
— У англичанок не бывает таких жгучих глаз. Собеседники оказались в стороне от людского потока, у маленького фонтанчика и кадок с фикусами. Люсию поразил голос Маковски — низкий, глубинный, размеренный. Его хотелось слушать и слушать. Может быть, пора попрощаться? Ну, еще чуть‑чуть подожду. Когда еще доведется вот так запросто говорить с человеком, которого узнают на улицах. Там, на концерте, он казался таким недоступным, даже нереальным… А здесь — просто мужчина, в шортах, с теннисной ракеткой. Забавно.
— Вы были, наверное, на последнем концерте в Тель‑Авиве? Вам понравилось? — Он не стремился заговорить ее, паузы в диалоге не казались заминкой, они были чем‑то наполнены, каким‑то другим потоком информации.
— Да. Скажите, а что вы играли… — Люсии захотелось напеть, но она постеснялась, — испанское?
— О, в вас заговорил голос крови, — довольно улыбнулся Маковски. — Я иногда развлекаюсь таким образом: делаю обработки народной музыки. Эта вещь действительно получилась недурно. Хотя ее исполнение очень утомляет меня. Я расходую недельный запас положительных эмоций. — Он засмеялся.
— Зато зрители чувствуют себя как на крыльях. Мне хотелось лететь, забыв про все на свете.
— Как сейчас?
Она не нашлась, что ответить. Заданный ее новым знакомым ритм не вязался с недавней спешкой, делал ее бессмысленной. Хотя Тони, наверное, заждался… Маковски одарил ее несколько высокомерным взглядом и повернулся в профиль, к окну, как бы ожидая, что она предпримет. Тонкий, правильный нос, бесцветная, сухая кожа. Безжизненное лицо немолодого англичанина, на котором — по контрасту — слишком даже живые, с чертовщинкой глаза и тонкие, но яркие, как у юноши, губы. Люсия смотрела на него и не уходила.
— Вас вдохновляют паруса? — удивил ее вопросом Дэвид Маковски.
— Что? Паруса? В каком смысле? — Люсия обрадовалась продолжению беседы.
— Вам нравится, как в них упирается ветер? Это красиво, не правда ли? Самое смешное, что люди совершенствовали этот овеянный поэзией предмет, чтобы преуспеть в рыбной ловле. Вам это не кажется странным?..
Люсия хотела слушать, а не говорить, и он продолжил в более прозаическом духе:
— Вчера у меня был приятный вечер. Ко мне нежданно нагрянули гости. Они готовы отдать полжизни, лишь бы насладиться путешествием под парусом.
— Они приплыли к вам на корабле?
— На яхте… Я так давно не был в Испании. — Он неожиданно сменил тему. — Надоели гастроли. А вы, наверное, много путешествуете?
— К сожалению, не очень. Езжу на каникулы к отцу в Англию. Вот удалось побывать в Израиле.
Ей захотелось рассказать про Кармелу, которая для нее образец путешественницы, но она вовремя остановилась, решив, что это будет совершенно неинтересно ее изысканному собеседнику. Она опустила голову, не зная, как продолжить беседу, и задержала внимание на ракетке в руках Дэвида.
— Вы увлекаетесь теннисом? — спросила она без особого энтузиазма.
— Просто так принято отдыхать. Вы, кажется, торопились. Я мог бы проводить вас.
— Да… Я все равно уже заставила ждать… Я иду в ресторан.
— В сущности, мы все постоянно чего‑то ждем. Жизнь есть одно долгое ожидание, не правда ли? — Он размеренным шагом двинулся в сторону выхода. Люсия засеменила рядом. — Поэтому, когда мы получаем то, чего не ждали… не очень‑то радуемся. Человеческий мозг инертен. Нам посылают солнце, а мы закрываем глаза, так как давно мечтали о снеге. Как вам здешняя жара? — Он посмотрел на Люсию, как смотрят на копошащегося в люльке младенца.
— Мне нравится. Когда тепло, люди освобождаются от лишней одежды и еще, пожалуй, от условностей.