— Присаживайся, кажется, пудинг сегодня удался на славу. — Филипп спас ее от атаки Дэнниса и Брэндона, но их инициативу переняла Эйприл:
— Ты записалась на какие‑то курсы?
— Да… — Люсия запнулась на мгновение, — по психологии творчества, — закончила она как можно более естественно, уже поверив в собственную ложь, и напряглась в ожидании следующих вопросов. Но тут Бобби с визгом влетел в столовую. Дети еле удержались, чтобы не броситься обнимать своего любимца. Эйприл, держа на зубах очередную ехидность, принялась наполнять собачью миску громыхающим сухим кормом и за этим нелегким занятием — Бобби норовил выхватить еду прямо из пакета — забыла о своих намерениях. Пудинг был, по мнению Люсии, недостаточно сладким, совсем не таким, как готовила в детстве Соледад.
— У нашего трубача, — заговорил Филипп, расправляя салфетку кончиками пальцев с отшлифованными ногтями, — такая же молодая такса. Восемь месяцев.
— Девочка? — восторженно воскликнул Брэндон и судорожно проглотил большой кусок.
Филипп стыдливо захлопал глазами:
— Мальчик.
Бобби, подняв голову над пустой уже посудиной, грустно наблюдал всеобщий смех.
Лиз гнала свой «форд‑меркури» по направлению к Лондону. Она обожала скорость, ярко‑зеленые холмы и виднеющиеся иногда между их лохматыми выпуклостями верхушки замков, но сейчас все это доставляло ей мало удовольствия. Этого у нее не отнимет никто и никогда. Это — обиталище ее души, даже более надежное, чем собственное сухощавое тело. А вот Дэвид… Она надеялась не застать его дома и продлить то счастливое время, когда можно принадлежать самой себе, но предчувствие подсказывало ей, что разговора с мужем не избежать. Она сбавила скорость и выбрала длинную дорогу.
Рабочие в синих комбинезонах возились с клумбами. Надо же, озабоченная состоянием Дэвида, она совсем забыла, что договаривалась с ними на прошлой неделе о починке фонтана и ограды. Тереза вышла на тропинку, чтобы встретить Лиз.
— Давайте я помогу. — Она взяла сумку из рук хозяйки и, заметив некоторое недовольство на ее лице, добавила: — Когда возвращаешься домой после долгого отсутствия, все кажется неухоженным и необжитым.
Лиз заулыбалась, и ее глаза покрылись едва заметной влажной поволокой:
— Как вы все точно замечаете!
— Кофе с дороги?
— Пожалуй. С корицей, если можно. Дэвид дома?
— Они с доктором в гостиной. Подать вам кофе туда?
— Нет, лучше в мою комнату.
Лиз направилась, однако, повидать мужа. Первое, что она увидела, — его затылок над спинкой кресла. Легкий беспорядок в волосах и отдельные выбившиеся пряди свидетельствовали о внутреннем напряжении. Клубы табачного дыма висели над доской с костяными шахматами. В своих мягких туфлях без каблуков она вошла неслышно, посмотрела на склоненные головы и — немного дольше — на доску: Дэвида ждал неминуемый мат.
— Кажется, партия окончена, — заявила она о своем присутствии с такой горечью, будто это было ее поражение.
— Лиз? Ну, наконец‑то! — Дэвид, по‑видимому, испытывал чувства человека, в доме которого закончился ремонт. Лиз вносила порядок, сохранявшийся годами. Он мог иногда тяготить, но еще больше тяготило его отсутствие.
— Мы ждем уже полтора часа, когда же вы скрасите наше общество. — Джон поцеловал руку даме и, довольный выигрышем, откинулся в кресле.
— Я вообще‑то собиралась немного отдохнуть у себя.
— Отдохнешь потом. Давай сначала по глоточку бренди.
— Дэвид, может, не надо?
— Смотри, сам доктор Фрай дает мне молчаливое согласие.
— Джон, как изволите вас понимать?
— Даже когда у петуха болит горло, он не перестает кукарекать, леди.
— Я, пожалуй, тоже выпью. — Лиз прошла к бару и плеснула на донышко своего бокала. В дверях появилась Тереза с подносом, на котором одиноко постукивала о блюдце большая и темная, с фантастическими разводами, любимая кофейная чашка Лиз. Тереза обладала поразительной способностью угадывать действия хозяев.
Вот и сейчас ей не стоило труда догадаться, что миссис Маковски не сможет оставить мужа, не обменявшись с ним хотя бы несколькими фразами. Лиз поставила бокал рядом с пузатой полупустой бутылкой и села в кресло.
Приятный, бодрящий аромат кофе поднял ей настроение. Она прослушала комментарии Джона по поводу последних событий в мире. Из всей этой информационной чепухи более всего ее трогали известия о землетрясениях и наводнениях. Она ловила себя на том, что картины бедствий вызывают у нее, наряду с сочувствием, наслаждение. Эта реакция, незнакомая ей в молодости и обнаружившаяся вдруг лет семь назад, повторялась все чаще и чаще. Возможно, она находила в шаткости мира аналогии со своим мироощущением. Лиз безумно нравилось, когда лондонские улицы покрывались ровным слоем воды и можно было с разгона влетать в нее на таком же мутновато‑синем «меркури».