«Тебе надо на сцене не танцевать, а ругаться. Тогда никакая конкуренция не страшна», — пошутил как‑то Филипп в пору их совместной жизни. «Как ты смеешь! — тут же вскипела Соледад. — Танец — моя жизнь! А ругательства? Ну, считай, что я их коллекционирую…»
Филипп осознал, что воспоминания отвлекли его и он не понял, чего хочет его бывшая жена.
— Прости, дорогая. Так что ты хотела сказать?
— Сердце Христово! Ты здоров ли, Филипп?! Я полчаса разливаюсь тут соловьем, а ты так ничего и не понял?! Хорошо, — Соледад тяжело вздохнула, — я попробую еще раз: найди Дэвида и врежь ему как следует, черт побери!
— Что‑о? Что я должен сделать?!
— Филипп, неужели ты впал в маразм? Или я стала плохо говорить по‑английски? Скажи Дэвиду, — Соледад явно начала терять терпение, — чтобы он держался подальше от нашей девочки, потому что мне совершенно не нравится вся эта история! Пусть перестанет с ней встречаться, иначе я приеду и задушу его собственным шарфом!
— А ты думаешь, они еще встречаются? — спросил ошеломленный ее напором Филипп.
Соледад застонала:
— Дорогой, ты меня убиваешь. Я пришлю тебе таблетки от идиотизма. Хотя, боюсь, уже не поможет. Ну конечно встречаются! Вчера Джейн увидела их вместе и позвонила мне. Ты знаешь Джейн? Впрочем, откуда тебе ее знать! Но она сразу позвонила мне, а твое спокойствие просто поражает! Твоя дочь безумно влюблена. Уверена, что Дэвиду она тоже очень нравится, по‑другому и быть не может! — В этот момент материнская гордость Соледад явно возобладала над другими чувствами.
— Думаю, ты не права, — перебил ее Филипп. — Да, Люсия ездила к Дэвиду на вечеринку. Но после этого у нас с ней был разговор, по твоей же просьбе, кстати. Надеюсь, она поняла меня правильно и сделала нужные выводы.
На другом конце провода повисла пауза.
— Алло, Соледад, ты меня слышишь? Алло!.. Неожиданно в трубке раздался вкрадчивый шепот:
— Ты что, действительно в это веришь?
— А почему я не должен верить собственной дочери? Я действительно, ты права, не знаю никакой Джейн, но почему‑то должен верить ей! Может, она обозналась.
— Матерь Божья! Старый осел! — Соледад больше не могла сдерживаться. — Сохранить такую наивность в твои годы! Или ты не только сошел с ума, но вдобавок и ослеп?! Чем, по‑твоему, Люсия занимается целыми днями?
— Где‑то ходит…
— Прекрасный ответ внимательного отца. И где же она ходит?
— Ну, с Эйприл по магазинам, в бассейн, на какие‑то лекции.
— Какие могут быть лекции в каникулы? Чувствуя себя как на допросе, Филипп начал судорожно припоминать, что ему говорила Люсия.
— Ах да, вспомнил. Она ходит на лекции в Философское общество. Говорит, ей это интересно.
— О Боже, я все поняла. — Теперь голос Ла Валенсианы был полон печали и снисходительности. — Прости меня, Филипп, ты — дитя. Нет! Ты — святой, потому что только святой, — тут она не выдержала и перешла на свой обычный тон, — только святой может предположить, что молодая красивая девица предпочтет какие‑то нудные лекции объятиям любовника!
— Соледад, полегче, пожалуйста. — Филипп поморщился. Ее прямота всегда его коробила.
— Поверь мне, милый, я знаю, что говорю. Не сердись. Лучше поговори с Дэвидом, хорошо? С Люсией, я думаю, говорить бесполезно. Ладно, мне пора в театр. Извини, что накричала. Береги себя. Целую. — И Соледад повесила трубку.
Филипп долго сидел в кресле, переваривая услышанное. Может, его бывшая жена сгущает краски? Ей ведь это свойственно. Впрочем, все равно. Что бы там ни было, по сути она наверняка права. Женщины в таких делах разбираются гораздо быстрее мужчин. Но, с другой стороны, можно обвинить Дэвида, а потом выяснится, что ничего не произошло и он ни в чем не виноват. Филиппу очень не хотелось начинать такой разговор со старым приятелем: он почти неизбежно вел к ссоре.
И, поразмыслив, Филипп решил не торопить события. Несколько дней здесь уже ничего не решают. Чтобы не выглядеть таким дураком, как сегодня, надо понаблюдать за Люсией, самому во всем разобраться… И тогда он поймет, как поступить.
Три дня Люсия, не подозревая, что ее испытывают, изо всех сил старалась возобновить дружеские отношения с отцом. Она рассказывала ему о Стиве и Поле, пытаясь запутать следы, притворялась скромной поклонницей Маковски, не смеющей видеть в своем кумире просто мужчину. К концу четвертого дня ей это удалось.