Валентин маневрировал между столиками в моем направлении, разумеется, менее всего об этом догадываясь. Чтобы облегчить ему задачу, я поднялся, и он тут же заметил меня. Я затрудняюсь подобрать что-нибудь путное, чтобы описать выражение его лица. У Валентина Матвеевича, образно говоря, глаза вылезли на лоб.
Я сделал ему приглашающий жест, и он, уже не оглядываясь по сторонам, словно медиум, выполняющий команду, поплелся к моему столику.
«Теперь нельзя терять время, иначе снова начнет изворачиваться», — подумал я.
— Не буду объяснять, почему я здесь, а не по дороге в Баку; вам и так ясно, — начал я, едва Титаренков сел рядом. — И вообще, Валентин, давайте начистоту, надоело мне играть в кошки-мышки.
— Я действительно оставлял ему ключи, — стараясь не встретиться со мной взглядом, оказал он.
— Кому? Я хочу услышать все ясно, четко и без вранья.
— Вы же видели… Рафику Мадатову… Честное слово, я не подозревал, что он даст их этому… Айриянцу.
— А позже вы говорили с ним на эту тему? Он объяснил, откуда знает мошенника?
— Они где-то случайно познакомились. Больше он ничего не объяснял.
«Опять врет, — мелькнула мысль. — Надо брать быка за рога, а не расспрашивать вокруг да около».
— Какую сумму Мадатов получил от Айриянца?
— Точно я не знаю, — и тут же поправился; —На эту тему мы не говорили.
— Он называл Айриянца как-нибудь иначе?
— Нет, Рафик вообще его никак не называл, просто: «Мой знакомый». Фамилию Айриянц я впервые от вас услышал.
— А что он говорил вам о своем знакомом?
Я задавал вопросы один за другим, хотел получить от Титаренкова максимум сведений, ведь Мадатов мог оказаться орешком покрепче.
— Когда я узнал… Когда отец сказал мне про эту историю на даче, я спросил Рафика, как это могло произойти, и он мне признался, что отдавал ключи своему знакомому, а тот его подвел, занялся обманом.
— И вы поверили объяснениям Мадатова?
Валентин промолчал.
— Давно дружите с ним?
— Я с ним вообще не дружу. Так, один из многих приятелей.
— Почему с самого начала вы не хотели сказать правду?
— Рафик мне сам признался, просил никому не говорить, что ключи были у него, и я считал непорядочным…
— О порядочности потом. Может быть, вы в чем-то были зависимы от него?
— От Рафика?
— Ну да. Не от Айриянца же, надеюсь.
— Ничего такого между нами не было. В чем я мог от него зависеть?
— Он вас не запугивал?
— Чего мне его бояться?
У оркестрантов отдых, и Мадатов направляется к нам: решил, что Титаренков устроился с одним из своих многочисленных приятелей. Статист, неожиданно получивший самостоятельную роль, — смуглолицый парень, мелко вьющиеся, как у барашка, волосы росли чуть ли не от бровей.
Он подсел к Титаренкову, а глаза какого-то грязносерого цвета, словно присосками, впились в мое лицо. С этим, пожалуй, здесь беседовать не стоит.
— Познакомьте нас, Валентин Матвеевич, — попросил я.
Титаренков, сосредоточенно разглядывавший скатерть, невнятно произнес:
— Рафик Мадатов, музыкант, а это… — и будто бросаясь в ледяную воду, — товарищ из уголовного розыска.
На этот раз «присоски» вцепились не в меня, в Титаренкова.
Как нельзя вовремя подошла официантка:
— Ваш приятель пришел? Что будем заказывать?
— Нам, пожалуй, уже ничего не надо, — ответил я, поднимаясь: — Мы уходим.
— Как так уходите?! — Терпение моей девочки-официантки, кажется, лопнуло. — Это что же такое, под ничего места занимать, это ж…
— Не болтай, товарищ из милиции, уважаемый товарищ… — прекратил ее возмущение Мадатов.
Она сразу ретировалась, следом пошли мы.
— Вы с нами, — на ходу сказал я Мадатову.
— А как же оркестр, я на работе, я сам приду завтра, — словно опомнившись, затараторил он хриплым тенорком, забегая то справа, то слева. — Если хотите, сегодня можно после закрытия, зачем встали? Посидите, гостем будете, я мигом все устрою… Какие песни любите?
— Без слов…
Мы вышли в холл.
— Одевайтесь, Мадатов. Я тоже на работе и больше ждать не могу.
Он подошел к пианисту, пошептался, указывая на меня, и, снова присоединившись к нам, пытался поухаживать за мной вместо гардеробщика. Я отобрал у него свой плащ, вышел на улицу, не останавливаясь, пошел в переулок. В двух шагах позади плелись бывшие приятели. Я был абсолютно спокоен: такие экземпляры не подерутся и не сбегут. В автомашине я открыл им заднюю дверцу: не хотелось сидеть рядом ни с одним из них.