— Математика увлекательнее романов Дюма! — утверждал он. — Суть математики — в остроумии. А вам, будущим артиллерийским офицерам, с логарифмами и прочим иметь дело всю жизнь. Если вы всей душой не полюбите математику, она не будет любить вас. И будет мстить. Это она умеет.
Макаров, как и другие преподаватели, основал кружок по своему предмету. Тех, кто посещал занятия этого кружка, называли фанатиками-математиками.
Первым среди них был Борис Федотов.
Правда, на фанатика он не походил. На лице его было написано спокойствие и, пожалуй, безразличие. На уроках скучал, читал посторонние книжки.
Заметив, что Федотову неинтересно, Иринарх Петрович приглашал его к классной доске.
— Вы, как мне кажется, живого участия в нашем собеседовании не принимаете. Мы доказывали теорему. Возможно, вам не нравится наше доказательство и у вас есть более интересное?..
И — ах! — у Федотова имелось другое доказательство.
В математических познаниях с Федотовым соревновался Владимир Смолянкин, бывший помощником командира взвода. Да и другие ребята слабости в науке о количественных отношениях и пространственных формах действительного мира не проявляли.
Отстающих у Макарова не было, но если кто-то вдруг оступался, он говорил:
— Я мог бы предложить вам прийти в комендантский час, но боюсь, за это время в вашей голове более или менее значительных гипотез не возникнет. Но завтра, когда я войду в класс, вы должны быть уже у доски. И сдадите мне рапорт вместо дежурного.
Преподаватель физкультуры — высокий, грузный Евгений Борисович Садовников — встречи назначал на воскресенья:
— Ну, что вы скрючились и висите на турнике, как сарделька? Приходите в воскресенье — я из ваших мускулов начну железо делать!
Но больше всех досаждала нам, конечно, Лидия Семёновна:
— Жду вас в шесть. А если вы, кавалеры, мной недовольны и считаете, что я с вас много требую, жалуйтесь графу Игнатьеву.
Генерал А. А. Игнатьев шефствовал над преподаванием в спецшколах иностранных языков.
Комкор, ныне покойный Главный маршал артиллерии H. Н. Воронов, шефствовал над преподаванием военного дела и не раз приезжал к нам, на Абельмановскую заставу. Он был инициатором создания специальных артиллерийских школ.
Над строевой подготовкой учащихся шефствовали решительно все командиры и преподаватели. И даже чертёжник — сутулый Овчаренко, на котором военная форма не очень гляделась, замечал тихим, глухим голосом:
— Ну, как вы стоите? Что у вас за выправка?
Все преподаватели ревниво следили также за нашей родной русской речью. И Павел Фёдорович Брагин требовал не только знания физики.
— Предмет вы понимаете. Но, боже мой, как вы его излагаете?! Кто у вас преподаёт литературу — Бражник или Костенко? Вы усвойте раз и навсегда: советскому государству, армии нужна настоящая военная интеллигенция.
Екатерина Тимофеевна Костенко легко покашливала в кулачок, если кто-либо из учащихся отвечал ей шершаво, неправильно произносил слова или попадал в плен тавтологии.
Это покашливание понимали все.
Вестибюль школы был постоянно оклеен объявлениями, извещениями, афишами: «Стрелковые соревнования состоятся...», «Репетиция духового оркестра назначена...», «Приходите на встречу баскетболистов...», «В воскресенье танцы по расписанию... Приглашайте своих девушек!» «По расписанию», потому что танцы являлись предметом обязательным. Занятия вёл постоянный преподаватель.
На танцы «спецы» шли при всём параде, сияя пуговицами, бляхами ремней и ботинками, доведёнными до лакового блеска. В одном кармане брюк — носовой платок, в другом — бархотка для полировки обуви.
Под руку — боевая подруга. Учитель танцев говорил: «дама».
Уклонявшихся от воскресных вальсов и мазурок наказывали, они получали наряд вне очереди — к следующему воскресенью натирали паркет. Это называлось «кто не хочет танцевать с девушкой, будет танцевать со щёткой».
По воскресеньям до начала танцев занималась изостудия. Из моих товарищей к изоискусству был пристрастен Женя Строганов.
В это же время в одной из больших комнат собирался литературный кружок: учащихся на его занятия приходило много.
Помню, я делал однажды доклад о Маяковском — о «Бане» и «Клопе».
Потом прошли годы. После войны оканчивал вечернее отделение филологического факультета МГУ и писал дипломную работу о... «Бане» и «Клопе».
...А наши чтецы выступали перед всей школой — на больших вечерах, где были как учащиеся, так и их «дамы». Среди чтецов был даже один лауреат Московского городского конкурса. С отчаянной увлечённостью и трагическим накалом читал он «Песню про купца Калашникова»: