О том, что «ЖЗЛ» в Югославии пользуется большим читательским спросом, я уже знал. Накануне я встречался с директором издательства «Рад», и он просил меня прислать из Москвы новые книги этой серии.
— Переведём и выпустим, — сказал он. — Расходятся моментально. Биографии читают все.
За столом затеяли литературную игру: кто больше прочтёт на память из Достоевского. Один прочитал полторы страницы, другой — две.
Победителем оказался прочитавший, ни разу не сбившись, три страницы из «Преступления и наказания». Даже три с хвостиком.
Я заметил, что оказался среди эрудитов.
— Какие мы эрудиты! — сказал один из гостей. — Вот Душица — это эрудит настоящий!
Душица залилась румянцем:
— Ой, оставьте!
— Нет, нет, Душица, ты покажи москвичу свой дневник. Ты же сейчас не держишь его в секрете?
— Покажите, пожалуйста, если можно, — попросил я. — Если только можно...
Душица пошла в соседнюю комнату и вернулась, держа в руках тетрадь в кожаном переплёте.
«20 октября... 3 ноября... 14 декабря...»
С обычными дневниками эту тетрадку роднили только даты. На этом сходство кончалось.
Это был... роман в стихах. В стихах русских поэтов. Стихами сорока пяти русских поэтов на протяжении семи лет, до замужества, девушка рассказывала о своей жизни, о том, что радовало или огорчало её, почему ей было грустно или весело.
Это судьба, рассказанная тысячами строк любимых стихов. И ни одного слова от автора!
Брюсов:
Что-то случилось, значит... Ну конечно!
Пушкин:
И дальше — Полежаев:
Снова Пушкин:
И вдруг — нежно-меланхолический, мягкий Блок:
Это, наверное, переход к другому настроению. И оно наступает, потому что следующие строчки, есенинские строчки, звучат иначе:
Девушка знала очень много русских стихов, и каждый день в памяти её всплывали те, что были созвучны её настроению; она мыслила стихами русских поэтов...
Я читаю этот необычный дневник, и мне кажется, что давно знаком с его автором, женщиной из Белграда, мне хорошо известна её жизнь и близко её топкое, благородное поэтическое сердце.
Разве не может не быть близким человек из далёкой страны, который в минуту грусти и одиночества раскрыл вдруг тетрадь и написал в ней не на своём языке, а на русском:
Или:
Это же не только стихи надо знать — надо думать по-русски, размышлять по-русски, тосковать по-русски...
Я спросил у очаровательной Душицы, откуда она так хорошо знает русский язык и русскую поэзию. Она ответила:
— Сама учила, друзья помогали.
И тут кто-то сказал:
— Ду́ша, Ду́ша, ты сербка, а душа́ у тебя русская.
Она улыбнулась:
— У нас у всех душа одинаковая. Потому что мы родные!
Это был для меня большой праздник поэзии, новая, неожиданная с ней встреча. Не первая — и первая. Встреча с прекрасным всегда первая. Так каждый раз, словно впервые, вижу я Московский кремль. Я не могу привыкнуть к нему, он кажется мне всегда новым. Он для меня не застывший, а меняющийся. Недавно вдруг совсем иначе я увидел его башни. Казалось, все башни я хорошо знаю. А они не такие, какими мне представлялись до этого, — сложнее, замысловатее, интереснее.
Никак не могу постигнуть тайны красоты Московского кремля. А где тайна, там волнение.
Уже открытое, постигнутое не волнует.