И поэзия, и поэты — в движении. Смерть Маяковского не остановила его.
Сверхзвуковой самолёт сначала пролетает над нами, потом слышен его звук.
Маяковский «выволакивал» будущее. Он был сверхзвуковым. Рассекая время, как воздух, он прежде явился, промелькнул сам, потом загремела его слава.
Круги её ширятся. Маяковский вырастает: мы перечитываем его, и он больше открывается нам. Не стареют стихи.
Хорошие стихи никогда не стареют, и живут они с нами и в нас. Они обогащают жизнь, а жизнь насыщает их новым для нас содержанием.
Давно, до войны, запали мне в память уткинские строки:
Какие-то далёкие, неизвестные горы, и в них сложил голову неизвестный казак...
Потом на фронте в Карпатах увидел я на вершине горы покосившиеся крестики на старых могилах русских солдат, и стихи стали звучать иначе: я стоял у того места, где упал казак и где он похоронен. Он уже для меня не далёкий — другой. Может статься, я сам окажусь по воле злой судьбы его соседом...
И снова те же стихи повторил я уже недавно, когда, путешествуя по Карпатам, остановился у памятников с красными звёздочками.
Я вспомнил солдат Отечественной войны, навсегда оставшихся в Карпатах. Не неизвестных солдат, а людей мне близких, своих товарищей.
Ах, как досаждали нам эти горы! И сколько раз ободряли мы друг друга:
— Держись, казак!
Вспомнил товарищей и заросшего рыжей щетиной старого коновода, который, кое-как забравшись со своей лошадёнкой на вершину хребта, пожаловался:
— Извели меня Карпаты!
Однажды на пустой охотничьей вилле в горах попался мне в руки справочник, и в нём я прочитал: «Карпаты — излюбленное место туристов, край щедрой природы. Восхождения на горы доставляют путешественникам неизменное, ни с чем не сравнимое удовольствие».
Эти слова вызывали у меня, совершавшего в день по нескольку восхождений, только ироническую улыбку.
А теперь смотрю: идут-бредут по горам цепочки туристов. Для них — удовольствие...
Я пересёк Карпаты с севера на юг и с юга на север в нескольких направлениях.
Это было весной, и горы стояли нарядные, невыцветшие и потому приветливые.
Горы те же, а пейзаж изменился: перестроились карпатские селения. Редко-редко где увидишь старые дома. Новые каменные, оштукатуренные, широкооконные, современно отделанные, элегантные — просто богатые. Хоть на рекламные открытки снимай! Особенно в южной части гор, за перевалами.
Глядя на одно из таких селений, на ряды прекрасных одноэтажных коттеджей, я достал из дорожной сумки письма, которые писал в 1944 году из Карпат, и прочитал: «...бедность здесь дикарская, бедность кричащая, орущая! И ничего-ничегошеньки в домах нет, кроме блох и распятий Христа...»
Отсюда бежали крестьяне в прошлом на заработки по всему белу свету, бежали в поисках счастья десятками тысяч, и крестьянский поэт О. Улинц, побывавший не только в Европе, но и в Африке, писал:
Этот край называли землёй без имени.
Теперь у него есть имя, хорошее, доброе имя. И новые песни. Их пел гостеприимный мэр города Славска В. Улыч. Я осмотрел этот городок и его гордость — новую большую школу. Школу с идеальными паркетными полами и превосходной мебелью, сделанной руками учащихся. А потом Улыч пригласил меня подняться на гору. Отсюда мы любовались Славском. Здесь Улыч подарил мне фотографию города, снятую с той точки, на которой мы стояли. Значит, у него припасены такие фото на случай приёма гостей. На обороте сделал трогательную надпись. А потом пел песни: «Карпаты, Карпаты, высокие горы...» Исполнитель он прекрасный и в свой край влюблён, как поэт.
Письма, которые я взял с собой в дорогу, давали много пищи для размышлений: «...мы натолкнулись на укреплённую линию „Арпад“ — бетонные надолбы, завалы, рвы, ряды колючей проволоки... Нас хотят задержать, не пустить в Венгрию...»
И вот я там, где тянулись когда-то надолбы и рвы. Теперь здесь проходит серебристая нитка нефтепровода «Дружба». И по ней советская нефть, пересекая Карпаты, идёт туда, куда нам преграждала путь линия «Арпад».