«Владыка мира, повелитель всех духов, вот жена, данная мне тобою».
«Мограбин, — отвечал так называемый бог, — ты мой наместник на земле, первый среди моих подданных. Я желаю, чтобы твоя жена разделила данную тебе власть, но ваш союз должен отпраздновать весь мой двор. Поскольку ваше бракосочетание уже свершилось, осталось лишь порадоваться тому, что ты соединился с той, кого любишь».
Любезный властитель хлопнул в ладоши и поднялся. Все последовали его примеру: мужчины, смешавшись с женщинами, покинули тронный зал и рассеялись по десяти остальным комнатам. Отовсюду послышались разговоры и безудержный хохот. Мой муж заметил, что я удивлена.
«Да, это не похоже на чинный и чопорный двор твоего отца. Чтобы царствовать на земле, нужно внушать почтение. Наш всемогущий повелитель выше всяческих страхов, ему нет нужды сдерживаться или требовать этого от других. Узы, что связывают его с подданными, — это веселье и свобода. Теперь, моя дорогая, нас ждет угощение».
Мы приблизились к огромному столу, который был накрыт в мгновенье ока. Баал расположился в кресле под балдахином. Мы с Мограбином сели за общий стол, по левую и правую руку от повелителя.
Никогда я не видела ни пышности такой, ни изобилия. Блюда менялись одно за другим, и создавалось впечатление, что собравшиеся жадно поглощают всё, что им подают.
Что до меня, то незнакомые кушанья возбудили мое любопытство: мне казалось, что в целом это обильное угощение радует скорее глаз, чем вкус, и всё, что я брала в рот, словно растворялось, едва коснувшись языка. Вино было пресным и не оказывало на меня никакого действия. Поддавшись примеру окружающих, я ела без меры, отвлекаясь лишь на перекрестные разговоры и смех, при том, что не понимала, чему все смеются.
Я уже потеряла счет новым и новым переменам. Казалось, под конец всем уже надоели бессмысленная болтовня и беспричинный хохот. Мне сделалось как-то не по себе, и хотя, не считая разговоров и смеха, я старалась вести себя как все, я чувствовала, что трапеза затянулась. Но вот повелитель поднялся, хлопнул в ладоши, и все поспешно покинули свои места.
Из пиршественного зала веселая компания перешла в галерею для танцев. Мой заботливый муж проводил меня туда. Любители похохотать кружились, словно бесноватые, а женщины, как мне показалось, самым возмутительным образом нарушали все приличия. Меня это неприятно поразило, я не удержалась и сказала об этом Мограбину.
«Приличие, — возразил он, — это закон, придуманный для того, чтобы обуздывать опасные наклонности. Тут оно было бы бесполезной помехой. Ты видишь здесь лишь счастливых супругов вроде нас с тобой, их веселье никому не в тягость. Здесь не испытывают никаких угрызений, потому что никто не беспокоится ни за себя, ни за других: чем больше счастья вокруг, тем счастливее каждый в отдельности. К тому же там, где нет порока, целомудрие — лишь химера. Как же вы, люди, мучаете сами себя тем, что называете благопристойностью! Наслаждайся, моя дорогая Аухета. Потанцуй со мной, покажи себя во всей красе».
«Мне дурно, я едва стою на ногах, — прошептала я, — и, похоже, здесь слишком душно, я задыхаюсь».
«Ты переутомилась вчера, — ответил чародей, — путь был долог. Наверное, тебе надо отдохнуть. Пойдем обратно в постель».
Не успел он договорить, как я вздрогнула, проснулась и обнаружила, что нахожусь в своей опочивальне. Муж лежал рядом и как будто спал. Я застыла, боясь пошевелиться, а в голове снова и снова проносились увиденные ночью картины.
Описание забот и хлопот, которыми окружили меня утром, дабы окончательно соблазнить и покорить, а также череда дневных развлечений не могли вызвать ничего, кроме отвращения. Остановлюсь лишь на одном обстоятельстве. Тогда я обратила на него внимание, и только, а стоило бы призадуматься и заглянуть в будущее.
Мы с вами знаем, что у нашего мучителя нет своего лица, а значит, нет и характерного для него выражения. В глазах Мограбина пылает только то чувство, которое владеет им в данный момент, а потому в ярости, гневе, бешенстве или мести он становится страшнее и омерзительнее, нежели сами эти страсти. Когда это чудовище зверствует, по нему видно, что жестокость пропитывает его насквозь. Что до земного тела Мограбина, то время давно его разрушило, а его порочная душа без конца вселяется то в один созданный его могуществом образ, то в другой.
Мое так называемое сновидение, вопреки намерениям того, кто послал его мне, произвело на мою душу гнетущее впечатление. Меня с самого детства предупреждали, что когда-нибудь я стану царицей, отец велел внушать мне взгляды и понятия, соответствующие моему положению. Распущенность, свидетелем которой я стала, возмутила меня. В Баале, которого мне показали в качестве бога, по-моему, за исключением ослепительной наружности, не было ничего божественного. И, как только мой муж вышел из спальни, я сунула руку под подушку, чтобы найти тот необыкновенный букет, что принес мне столь дикое видение. Никаких цветов там не оказалось, и расстроивший меня сон я приписала своему разыгравшемуся воображению, потому что много раз слышала: людям снится то, что их тревожит. И я решила впредь держать себя в руках и никому не рассказывать о своих видениях.