Не снимая покрывала, она подсказывала Хабеду-иль-Руману, что делать, и тем самым дала ему возможность не только ощутить удовольствие от благотворительности, но и снискать уважение, добиться которого юноше очень хотелось.
Царевичи тепло попрощались, заверив друг друга в вечной дружбе и взаимной поддержке. Они вышли в море, чтобы вернуться в царства своих отцов, где их появление и рассказы о приключениях должны были вызвать не только приятное удивление, но и переворот в образе мыслей. Однако перипетии их судеб — тема другого повествования, ибо наше посвящено главным образом сирийскому царевичу — победителю коварного Мограбина.
Поскольку Хабед не был стеснен в расходах, он купил двенадцать кораблей и погрузил на них свое войско. Из всех вьючных и верховых животных юноша оставил только своего коня и слона, на котором путешествовала египетская царевна, и после благополучного плавания достиг берегов Сирии.
Едва ступив на сушу, Хабед-иль-Руман, боясь, что неожиданным возвращением причинит слишком большое волнение своим родителям, направил к ним одного знатного сирийца с посланием, которое предупреждало их о его скором приезде.
Цепь событий увлекла нас так далеко от сирийского двора, что с тех пор, как мы оставили Хабеда-иль-Калиба и Эль-Менур в горе и печали из-за похищения любимого сына, у нас не было никакой возможности узнать, что с ними сталось. А если бы была, то мы увидели бы, как они льют бесконечные слезы, и только советы и увещания шейха, наставника Хабеда-иль-Румана, мешают любящим родителям погрузиться в бездну отчаяния.
Шейх уговорил царя приказать провести общественные молебны. И днем, и ночью хотя бы один мусульманин, распростершись в Большой мечети, молил Мухаммада о защите пропавшего царевича.
«Государь, — говорил праведный шейх, — есть часы, когда Затанай обладает на земле огромной властью. Нашими молитвами мы должны сделать так, чтобы у него не было ни минуты, дабы навредить вашему сыну. Только так можно одолеть зло».
Царь проводил в мечети треть каждого дня, а Эль-Менур готова была вовсе не покидать ее, чтобы беспрерывно просить за своего сына.
Таково было положение в сирийском дворце, и ничто не приносило ни облегчения, ни надежды, пока в один прекрасный день придворный шут, как раз в тот момент, когда все страшно потешались над его уродливым носом, вдруг почувствовал, что огромная уродливая бородавка исчезла сама собой. Все поразились этому чуду, а старый шейх, узнав о случившемся, немедленно разыскал повелителя.
«Государь, — воскликнул он, — счастье никогда не приходит одно. Мограбин сильно испортил жизнь твоему евнуху, обезобразив его так, что смотреть было страшно. Злобность чародея не знает границ, и вдруг одно из ее последствий исчезло, я вижу в этом знак того, что его могущество пошатнулось. Пойдем в мечеть, возблагодарим Всевышнего».
И ровно через месяц Хабед-иль-Калиб получил письмо от сына, приказал немедленно собрать четыре тысячи всадников и выехать навстречу Хабеду-иль-Руману.
Траур во дворце и городе отменили. Эль-Менур была вне себя от радости. Бывший визирь, ее отец, попросил поставить его во главе конного отряда, а старый шейх вызвался сопровождать его верхом на верблюде.
Почетный эскорт, высланный навстречу сирийскому царевичу, поразился тому прекрасному порядку, с которым двигалось его маленькое войско. Хабед-иль-Руман ехал впереди, верхом на великолепном коне. Старики завидели его уже издалека. Царевич бросился в объятия своего деда и своего старого наставника, и все поехали в столицу.
Народ толпами повалил на улицы, дабы приветствовать будущего государя, — люди кричали, радовались, покрывали цветами дорогу к дворцу. И наконец Хабед-иль-Калиб и Эль-Менур обняли любимого сына, которого вернуло им особое благоволение Неба. Они обливались слезами радости и умиления, и царевич плакал вместе с ними.
Хабед-иль-Руман улучил минуту, чтобы попросить мать выслать главного евнуха с носилками навстречу египетской царевне. Он умолял Эль-Менур принять Аухету у себя в покоях и обращаться с нею как с той, кому он, после Аллаха и Мухаммада, обязан был своим освобождением.
Затем царевич рассказал всем, в том числе визирю и шейху, свою историю и историю Аухеты. Его слова вызвали новые потоки слез, источником которых служили то сочувствие, то страх, то тревога.