Выбрать главу
демократы осмеивают его, причиняя мне этим
почти физические страдания.
Пусть он сядет на коня и внезапно,
в сопровождении двух-трех десятков гвардейцев,
явится перед мятежниками. Всё склонится перед ним,
все падут ниц. Самое главное уже сделано, друг мой:
король смирился и предал себя Господней воле.
Судите сами, какое могущество это сулит ему, когда
даже Ахав{471}, погрязший в грехах Ахав,
лишь на один миг и единым деянием угодивший Богу,
одержал затем победу над врагами.
У него было дикое сердце и развращенная душа,
мой же король обладает чистейшей душою,
преданной Господу, а небесная, августейшая Елизавета
наделена поистине божественной мудростью…
Не опасайтесь ничего со стороны Лафайета{472}, — у него,
как и у его сообщников, связаны руки. Как и каббала,
им исповедуемая, он обуян духами смятения и ужаса
и не сможет избрать путь, ведущий к победе.
Самое лучшее для него — это попасть
в руки недругов стараниями тех, кому он столь
безраздельно доверяет.
А мы по-прежнему станем возносить мольбы наши
к Небу, по примеру того пророка, что взывал к Господу,
пока сражался Израиль{473}.
Человек должен действовать здесь, на земле,
ибо она — место приложения его сил: и добро,
и зло могут твориться лишь его волею.
Поскольку почти все церкви ныне закрыты —
либо по приказу властей, либо по невежеству,
пусть дома наши станут нашими молельнями.
Для нас настал решительный миг:
или Сатана продолжит царствовать на земле,
как нынче, и это будет длиться до тех пор,
пока не сыщется человек, что восстанет против него, как
Давид против Голиафа;
либо царство Иисуса Христа, столь благое для людей
и столь уверенно предсказанное пророками,
утвердится здесь навечно. Вот в какой
переломный момент мы живем, друг мой.
Надеюсь, вы простите мой сбивчивый и неясный слог. Мы
можем, за недостатком веры, любви и усердия,
упустить удобный случай, но пока что у нас
еще сохраняется шанс на победу. Не станем забывать,
что Господь ничего не свершит без людей,
ибо это они правят землею: в нашей воле установить здесь
то царствие, которое Он заповедал нам.
И мы не потерпим, чтобы враг,
который без нашей помощи бессилен, продолжал,
при нашем попустительстве, вершить зло!

В общем, Казот почти не питает иллюзий по поводу победы своего дела. Письма его изобилуют советами, которым, вероятно, полезно было бы следовать. Однако видно, что и его самого одолевает отчаяние полного бессилия, заставляющее усомниться и в себе, и в своей науке:

Я доволен, что мое последнее письмо порадовало вас.
Вы не посвященный — поздравьте же себя с этим.
Вспомни те слова: «Et scientia eorum perdet eos»[101].
Если уж я, кому Божией милостью удалось избежать
западни, подвергаюсь опасностям, то судите сами, чем
рискуют люди, в нее угодившие… Знание оккультных
тайн — это бурный океан, где трудно достичь берегов.

Означает ли это, что Казот забросил обряды, вызывавшие, по его мнению, духов тьмы? Неизвестно. Видно только, что он надеялся победить демонов их же оружием. В одном из писем он рассказывает о некой пророчице Бруссоль, которая, подобно знаменитой Катрин Тео{474}, добивалась сношений с мятежными духами к пользе якобинцев. Писатель надеется, что и ему удалось, действуя по ее примеру, добиться некоторого успеха. Среди этих прислужниц официальной пропаганды он особенно выделяет маркизу Дюрфе{475}, «предводительницу французских Медей, чей салон ломится от эмпириков и людей, жадно ухватившихся за оккультные науки…». В частности, Казот упрекает ее в том, что она «обратила и вовлекла во зло» министра Дюшатле{476}.

вернуться

101

Им и знание их на погибель (лат.).