— Да, — не подумав, прошептал растерявшийся газеб.
Это признание, столь же ложное, сколь нечаянное, добавило к досаде Харуна ревность, и он приказал немедленно привести персидскую царевну и открыть ей лицо точно так же, как Ималеддину.
Когда правнучку Хасера подвели к престолу, халиф сказал:
— Госпожа, ты отправилась в город под предлогом раздачи милостыни бедным и несчастным, а на самом деле пошла, чтобы показать лицо свое этому человеку?
Царевна обратилась к Ималеддину:
— Разве ты видел мое лицо? Кто сочинил эту ложь, которая будет стоить нам наших голов?
— Прости меня, госпожа, — взмолился газеб, — это я, это мои губы солгали, не спросив ни сердца моего, ни рассудка. Вини роковую звезду{30} и злосчастную нашу судьбу, это они заставили меня произнести то, что опровергает моя душа.
Объяснение газеба никак не изменило приказа, который отдал халиф. Палач завязал виновным глаза, после чего обратился к Харуну.
— Повелитель правоверных, — вопрошал он, — дозволь казнить.
— Дозволяю, — ответил халиф.
Палач обошел три раза вокруг приговоренных, каждый раз задавая халифу всё тот же вопрос{31} и каждый раз получая один ответ.
После третьего круга он спросил Ималеддина:
— Хочешь ли ты что-нибудь сказать халифу перед смертью? Это последний раз, когда тебе еще дозволено говорить, но помни, что нет никакой надежды на жизнь.
— Снимите повязку с глаз моих, — попросил Ималеддин, — я хочу видеть моих друзей и близких.
Его желание исполнили, он оглянулся по сторонам, но понял, что никто не смеет выразить ему сочувствие.
В собрании царило гробовое молчание. Воспользовавшись им, Ималеддин воскликнул:
— Я хочу говорить с повелителем правоверных!
Ему позволили приблизиться к трону.
— Ты, в чьей власти казнить и миловать, отложи мою казнь на один месяц, и тогда в три последних дня этого срока ты увидишь нечто необычайное и очень важное для тебя самого.
Халиф поразился уверенности, с которой газеб обещал ему чудо, и повелел заточить царевну и Ималеддина, решив, что успеет расправиться с виновными, если предсказание окажется лживым.
Харун ар-Рашид слышал множество невероятных рассказов и даже видел кое-что собственными глазами, а потому сделался во многих отношениях легковерным: он каждый миг ждал чуда, предсказанного Ималеддином.
Двадцать семь дней пронеслись в череде самых обычных дел и событий. Наконец халиф сказал себе: «Чудеса не найдут меня во дворце: надо выйти им навстречу. Я сам отправлюсь в Багдад на их поиски и никого с собой не возьму».
Халиф не только решил пойти в город без сопровождения, но и облачился самым странным образом: надел огромный тюрбан, жилет из кожи буйвола, почти полностью скрытый под широким кожаным поясом, а сверху — короткое платье из самого простого сукна. Вся его одежда была изрядно потрепана, и вдобавок на ноги он натянул короткие сапоги из толстой грубой кожи.
Затем Харун вымазал сажей щеки, взлохматил брови, спутал бороду, вооружился широким дамасским мечом с самшитовой рукоятью{32}, взял в руки лук и стрелы и вышел из дворца, являя собой образ бедуина{33}. На поясе же у него висел кошель с тысячью золотых монет.
Не успел он пройти и двух улиц, как какой-то человек вышел из хана[4]{34} и громко сказал:
— В жизни не видал ничего более поразительного!
Халиф приблизился к незнакомцу.
— И что это за чудо?
— Это старая женщина, с виду крайне бедная. С самого утра она читает Коран, да так бегло и чисто, словно сам Аллах, когда диктовал Мухаммаду{35}, и при этом никто, кого бы она ни попросила, не подает ей милостыни. И всё это происходит на земле, где царит мусульманский закон — ну, можно ли найти что-нибудь более удивительное?
Харун ар-Рашид, выслушав эти слова, зашел в хан и увидел старушку, о которой ему рассказали. Она сидела на каменной скамье, читала Коран с необыкновенной чистотой и легкостью и дошла уже до последней суры{36}. Халиф встал рядом и заметил, что старушку в самом деле окружает целая толпа слушателей, но никто не подает ей ни одной монетки. Закончив чтение, женщина захлопнула книгу, поднялась и вышла на улицу.
Харун поспешил за ней, но из-за многолюдной толпы ему никак не удавалось догнать старушку, зато он успел заметить, как та входит в лавку. Халифу любопытно было узнать, что это за женщина и зачем ей лавка, ибо при явной нищете у старухи не могло быть ни денег, ни даже намерения что-нибудь купить. Зайдя вслед за незнакомкой, он увидел, что та беседует с хозяином. Харун незаметно приблизился, прислушался и услышал такие слова: