Да, конечно, на севере – нельма, пелядь и чир – благородные лососевые. Да, конечно, в Лене – всевозможная рыба, вплоть до драгоценных осетровых пород Но вся обширнейшая, зеленая, равнинная, «алысная» Якутия ест карасей. Уха из карасей, отварные караси (туго набитые икрой) – самое распространенное угощение за якутским столом.
Насчет половины лошади надо дать пояснение. Дело в том, что в Якутии издавна разводится особая порода лошадей. На них не пашут, не ездят – их едят. Они, вроде наших коров, дают людям только молоко и мясо. Они не требуют помещений, хлевов, стойлового, как сказали бы теперь, содержания. Круглый год они пасутся вольными табунами, добывая корм зимой из-под глубокого снега в пятидесятиградусные морозы. У них мохнатая шерсть, очень жирное молоко и вкусное мясо.
Сейчас эти лошади – статья экспорта, они охотно покупаются на мясо французами и японцами.
Якуты едят все части лошади. Они делают особую кровяную (белого цвета) колбасу, много блюд приготовляют из лошадиных кишок. Жеребятину вялят, коптят, отваривают. Особенно вкусны во всех видах ребра молодого жеребенка. Кумыс—очень распространенный и едва ли не ритуальный якутский напиток. Они любят крошить в кумыс мелкой крошкой сливочное (коровье) масло. Эта крошка плавает сверху слоем толщиной в палец. Когда пьешь кумыс и пережевываешь сливочное крошево, оно смягчает остроту перебродившего, кислого напитка.
Но все же на первом месте по значению в хозяйстве якутов остается молочное хозяйство как таковое, то есть коровы. Коровы (их многочисленность или малочисленность) всегда определяли степень благосостояния якутской семьи, ее бедность или ее богатство. Надо отметить, что таких вкусных и душистых сливок, как в Якутии, я, пожалуй, еще нигде не пил.
Мерзлота, как уже говорилось, коварна. Ведь если на ней построить современный хотя бы пятиэтажный дом, то надо рыть котлован и закладывать фундамент, то есть тревожить мерзлоту. Под готовым домом мерзлота начнет оттаивать, и дом постепенно будет погружаться в жибель, в трясину. Причем неравномерно. Один бок осядет быстрее, дом разломится, треснет, развалится, как во время землетрясения. Если же под домом окажется «линза», то он и вообще может ухнуть, наподобие сказочного града Китежа. Придумали (чтобы дом не согревал под собой землю и чтобы не рыть котлована) строить дома на бетонных сваях. На курьих ножках. Под домом между сваями гуляет ветер, лютует мороз, и мерзлота сохраняется. Теплотрубы от котельных к домам по той же причине нельзя прятать в землю. Они пролегают над поверхностью земли, определяя во многом внешний облик города. А чтобы трубы зимой не замерзали и не лопались, их одевают в этакие деревянные футляры, ящики, набитые опилками или, может быть, другим, более современным теплоизолирующим материалом, какой-нибудь стекловатой.
Итак, эти неструганые, грубо сколоченные из дешевых, шершавых досок ящики (никого не интересует, как это выглядит) и эти бетонные сваи. А над сваями стандартные, серые дома.
Я попросил, чтобы в Якутске мне показали остатки старого города, и мне показали. Это были крепкие и прочные, из неохватных бревен дома, вернее сказать даже – усадьбы. Дом с наличниками, от угла начинается дощатый забор, за забором двор, подсобные строения. Все это добротно и по-своему красиво. Конечно, жизнь идет вперед, и одними такими вот деревянными теплыми домами теперь не обойтись бы, но надо бы сохранить хоть несколько кварталов, или даже улиц, или даже целый участок города как памятник архитектуры, Но, увы, все сносится, ломается, заменяется однообразными, серыми и – что там ни говори – некрасивыми коробками на бетонных сваях. Да и часто мы все сваливаем на время, спешим все сломать, переиначить, суетимся, машем руками направо и налево без разбору. Скорее, скорее. А если разобраться – при чем тут время? Нельзя сказать, что Америка, например, недостаточно цивилизованная страна и что ей чужд современный технический прогресс, однако 70% населения этой страны (по другим данным до 80%) живет в отдельных небольших домах.
Считайте меня ретроградом и консерватором, но мне жалко деревянный, одноэтажный, теплый (в пятидесятиградусные морозы) красивый Якутск.
…Куда бы ни возили меня якуты (будь то городок Черский в низовьях Колымы или самое побережье Ледовитого океана, цветущая летняя тундра), что бы ни показывали (будь то Институт мерзлоты в Якутске, совхоз имени Эрилика Эристина, Краеведческий музей или памятник Емельяну Ярославскому), все же главное, ради чего и прислано приглашение, было впереди – весенний якутский праздник ысыах.
По своей дотошности я, конечно, еще прежде, чем полететь в Якутск (еще во время работы над Кулаковским), поинтересовался и заглянул в разные этнографические источники: что такое этот весенний ысыах и как он проводится. Да и нельзя было не поинтересоваться, ибо у Кулаковского то и дело попадались то коновязь, то чорон, то тюсюлгэ, и должен же был я, выводя на бумаге эти слова, знать, что это такое. Семен Петрович Данилов своевременно прислал мне некоторые материалы из рукописного фонда Якутского филиала Академии наук, хранящиеся там в фольклорном фонде. Выписки были из трудов А. С. Порядина (в переводах и с примечаниями Г. Эргиса), из зтнографических материалов о якутах академика Герарда Фридриха Миллера, из описания якутского ысыаха Гмелиным…
После прочтения всех этих материалов у меня сложилась следующая картина.
Ысыах – народный якутский праздник, посвящен бывал началу лета и связан с развитием коневодства. Проводится всегда в июне. Торжественный ысыах мог устроить один хозяин, так сказать, в масштабах своей семьи или же привлечь к этому своих родственников, весь свой род. Очевидно, могли быть ысыахи, проводимые целым наслегом (деревней) и даже улусом (то есть волостью).
Место, где будет проводиться ысыах, называется тюсюлгэ. В некоторых районах Якутии, например на Вилюе, под тюсюлгэ понимался просто круг, образованный усевшимися в праздничной церемонии людьми. Вообще же это место должно быть соответствующим образом оборудовано, причем с соблюдением мелочей, которым придавалось большое символическое значение. А. С. Порядин оставил такую запись.
«Тюсюлгэ устраивали, говорят, так:
Из срубленных и очищенных от коры молодых лиственниц с совершенно чистой поверхностью (т.е. без сучков) ставили столбы высотой примерно в сажень и соединяли их перекладиной. Количество таких столбов бывало разное. Если хозяин был незнатного происхождения и имел небольшой достаток, то, устраивая ысыах, он делал тюсюлгэ с двумя столбами. Если хозяин был человек среднего происхождения и среднего достатка, то устраивал тюсюлгэ с тремя столбами. А если хозяин был знатного происхождения и богатый, то устраивал тюсюлгэ с четырьмя столбами. Названия этих тюсюлгэ были разные: первое называлось «основу кладущее тюсюлгэ», второе – «о трех ножках тюсюлгэ роста благополучия», третье – «о четырех ножках тюсюлгэ изобилия».
Вокруг устроенного тюсюлгэ втыкали срезанные молодые березки так, чтоб их ветви покрывали столбы, а затем втыкали березки в ряд по обе стороны тюсюлгэ. Это украшение тюсюлгэ называется «чэчир». Если тюсюлгэ было большим, то его вместе с «чэчир» трижды опоясывали пестрой волосяной веревкой длиной в девять маховых саженей.
К этой веревке в виде украшения прикрепляли ленточки из разноцветных материй, утиные крылья, телячьи намордники, шитые из бересты, наподобие детских игрушек.
На восточной стороне тюсюлгэ, поблизости, воздвигали коновязный столб из самого толстого дерева. Столб в шейке имел восемь «больших пальцев». Повыше и пониже шейки и наверху столб был украшен десятью кругами резных узоров. Поверх каждого круга узоров столб обвязывали волосяной веревкой с привесками из конских волос. Вокруг такого столба (несколько отступя) втыкали срубленные березки. Во время ысыаха к этому столбу привязывали коня молочно-белой масти со старинным седлом в серебряной оправе, с полным набором верховой сбруи. Такой столб назывался, говорят, «почтенный столб с восьмью большими пальцами». Старики рассказывали, что такие почтенные столбы в старину ставили только самые большие богачи.