Когда хвалят кого-либо, мне всегда это кажется намеком, что меня-то, собственно, хвалить не за что и весь разговор затеян только для того, чтобы показать мне это. Ткнуть носом. Уличить в бездарности. Но я вместе со всеми улыбаюсь, поддакиваю, иногда даже ловлю себя на том, что согласно киваю головой, хотя в этом нет никакой надобности.
— Как же это вы при вашем кочевом житье еще умудряетесь забавляться куклами? — спрашиваю геолога.
— А я ими не забавляюсь, — отвечает, лупая круглыми голубыми глазками. — Я их делаю. Когда хочется. Иногда возникает желание рукам волю дать.
— Опасное желание! — успеваю вставить.
— Смотря что иметь в виду, — геолог улыбается. Он уверен в моей благорасположенности. Напрасно. — Если руки поработать хотят — пусть. Не надо им мешать.
— Га-га-га! — да, это Бабич. Не штукатурка свалилась, не дверь с петель сорвалась, просто Бабичу понравилось, что неплохо иногда рукам волю давать.
— Бывает непогода, — геолог продолжает отвечать на мой вопрос. — Бывает ожидание катеров, пароходов… А непогода там, на Сахалине, на Курилах, — это не то, что здесь, в большом городе. Случается, при ясном солнце и полном безветрии недели ждешь, пока отчалит теплоход. Оказывается, где-то за сотни километров, с той стороны Японии, а то и Филиппин, прет какой-нибудь тайфун с нежным именем…
— Почему с нежным? — спрашиваю.
— Такие имена дают тайфунам, — улыбается геолог. — Я приехал бы сюда на две недели раньше, если бы не прихватила меня Эмма на Шикотане…
И дальше выясняется совершенно невероятная история. Оказывается, геолог не просто мастер-самородок, он еще по совместительству посланник какой-то не то камчатской, не то курильской артели меховых изделий. И деятели из той самой артели подыскивают фабрику игрушек, которой бы они могли сбывать свои отходы. Жалко, дескать, выбрасывать красивый мех. Но обрезки слишком малы, чтобы из них можно было что-то сделать. Разве что игрушку. Вот он и проболтался где-то там, что есть в его родном городе такая фабрика. Те упросили его заскочить к нам, пару вопросов задать. Ну, вопросы — ладно, пусть бы их, вопросы. Голубоглазый кукольник проявил инициативу и там же, на Шикотане, пережидая нашествие нежной Эммы, дал волю рукам — сработал каких-то диковинных зверюшек из местной фауны и теперь расставляет их перед Бабичем в неком камчадальском хороводе.
— Га-га-га! — так Бабич встречает появление каждой новой куколки из переметной брезентовой сумы. — Потрясающе! — орет Бабич, напрочь забыв о бедах нашего буха. — Невероятно! Неужели это все ты сделал? — Явное недержание восторга. — Слушай! Ты шлешь телеграмму и на острова не возвращаешься. У нас есть должность заместителя главного художника… Если точнее — художника-конструктора… В общем, будешь моим замом. А? — спохватываясь, Бабич бросает на меня опасливый взгляд. Ага! Понимает, что предлагать при мне должность зама какому-то заблудшему геологу — хамство. Это моя должность. Я в данный момент являюсь исполняющим обязанности зама. — Ну как? По рукам? — Бабич только на секунду замялся, встретившись со мной взглядом, и тут же отбросил всякие сомнения. А мне стало легче. Ничто не сковывает, нет боязни недоразумений — все предельно ясно. И у тебя развязаны руки, и ты можешь дать им полную волю, как выражается один мой знакомый самородок
— Нет, ребята, — отвечает геолог в полной уверенности, что предложение стать замом — наша общая мольба. — Что вы… Засохну. Н-е-е! Я на Курилы. Я все это живое там вижу, — он кивает на зверюшек, заполнивших стол Бабича. — О, Курилы! Ребята, не поверите — сердце ноет. Отпуск большой, несколько месяцев на материке побудешь — ноет. А какие снятся сны! Фиолетовые сопки, розовое море, солнечные зайчики до самой Японии, и все это притом, что там чаще туман, нежели солнце… Нет, ребята, нет. Твердо. Что вы?! Каждый день через проходную, во двор, огороженный забором, вот в эти стены… Не обижайтесь, ребята, отвык я от заборов, от стен, от вахтеров… Не смогу. Вы не представляете, что такое снегопад на Сахалине, на Курилах… Это невероятно! А вечерние сопки, одна переходит в другую, в следующую, и все это тебя притягивает, ты не можешь противиться… А цунами!
— Цунами? — спрашиваю. — А что это такое?
В это время распахивается жиденькая, как телефонная мембрана, дверь, и в комнату входит масса Гусятникова.
— Вы и есть тот самый геолог? — поворачивается Гусятников к парню. — Я так и понял. Очень приятно. Гусятников. А это ваши изделия? Прекрасные изделия. И что мне в них нравится — простота изготовления. Иголка, нитка, тряпье, ну и всякая бижутерия для глазок, носиков, ротиков… Я правильно понимаю?