И ни начала и ни конца.
Необратимость. Неразрешимость.
Спрятанность солнца. Призрачность дня.
Вечность как вечная необходимость.
Вечность, что в двух шагах от меня.
1978
«Год замешательства…»
46-й год до н. э. в древнем Риме назвали «годом замешательства», ибо в нём было 445 дней.
Год замешательства.
Календаря обломки.
Как жить без времени?
Кто предки, кто потомки?
Где настоящее и будущее где?
Былое чудится кругами на воде…
Слепого неба страх.
Закаты и восходы,
Смятенье звёзд, луны.
Беспамятство природы.
Меж тем на улицах звон,
топот беготни
И крики ярые:
«Отдай нам наши дни!»
Но время кончилось в тот год,
во тьме пропало,
И не вернуть,
и ни конца, и ни начала.
1971,
Мордовия, лагерь
«А когда вспоминается детство…»
А когда вспоминается детство —
Под Уфою бараки в снегу —
Никуда от печали не деться,
И хотел бы — вовек не смогу.
Завывала пурга-завируха,
В репродуктор ревела война,
И преследовала голодуха
Год за годом, с утра до темна.
И ни сказки забавной и звонкой,
Ни игрушек — весёлой гурьбой —
Жизнь пугала чужой похоронкой,
Заводской задыхалась трубой.
Пахло холодом и керосинкой,
Уходил коридор в никуда,
И в усталой руке материнской
Всё тепло умещалось тогда.
1977
«Отталкивая пятками медуз…»
Отталкивая пятками медуз
И на волне вздымаясь то и дело,
Вверяю морю ощутимый груз
Земного человеческого тела.
А над собою вижу небосвод
И в этот миг ему вверяю душу,
И медленный прилив меня несёт
Туда, откуда я пришёл — на сушу.
На призрачную твердь земной коры,
Где каждый шаг весомей с каждым годом,
Где все живём, не ведая поры
Разлуки с морем и с небесным сводом.
1976
«О чём бормочешь, парк старинный Стрельнинский…»
О чём бормочешь, парк старинный Стрельнинский,
И чем сегодня встретишь ты меня?
Деревья одиноки, как отшельники,
Скрипят и стонут, ветви вниз клоня.
Залив застыл. Припорошило трещины
Тяжёлого приземистого льда,
У берега ещё следами меченый,
Белея, он уходит в никуда.
А в парке занесло траву усталую
От холодов и оттепелей враз,
И только слышно перебранку шалую
Ворон, схлестнувшихся в который раз.
И пни торчат, и голый куст качается,
И палых листьев куча на виду,
И ни душа живая не встречается,
Покуда по дорожкам я бреду.
1975
«В конце глухого ноября…»
В конце глухого ноября
Запуталась в траве пороша,
И ветер, холодом бодря,
А то вдруг воробья взъероша,
Гудел, замётывал следы,
Застывшие, канавки, лужи,
Выл в трубах обещаньем стужи —
Наградой за свои труды.
В лесу все выходы-ходы
Снежок маскировал умело,
Лишь старой памятью силён
Тропинкой лиственною, белой
Шуршал мой шаг… Со всех сторон
Пни в изморози да седые
Болотца льдистые — ногой
Чуть ступишь, слышен хруст. Пустые
Черны деревья. Тишь. Покой.
А мне ноябрьской строкой
Поэзия стучится в двери,
И я, ещё себе чужой,
В былые весь уйдя потери,
Боюсь поверить ей, но верю
И снова чувствую судьбой…
Вороний окрик вдалеке,
Пустынный гул аэродромный.
Кругом оживший мир огромный.
О, как вместить его в строке!
«В этом веке я так же случаен…»
В этом веке я так же случаен,
Как в египетских «тёмных веках»,
Бедный житель стандартных окраин —
Вся судьба на тетрадных листках.
А кругом — злая схватка империй,
Подавленье души и ума,
И народ, потерявший критерий,
Позабывший, где свет и где тьма.
Ну да что ж?
Тёмный ельник разлапист,
Сыпет осень свою желтизну,
Как тропинка, уводит анапест
В даль, таинственность и глубину.
1979
«В тот первый час, в тот первый день…»
В тот первый час, в тот первый день
Металась улиц дребедень,