В такие вот моменты и начинаешь ценить пресноту собственной жизни!
– Быть этого не может, – выдавил клерк и пошатнулся. Пришлось ловить его и усаживать на ближайшее кресло, предварительно ногой скинув оттуда кипу папок. Видя моё вероломство старик лишь застонал и схватился за сердце.
Да что же это такое! Не хватало ещё, чтобы он тут окочурился, а меня потом во всём этом обвинили.
– Никогда, за всю жизнь ни одной ошибки, – принялся бормотать горе-работник, пока я металась по кабинету, пытаясь найти графин с водой. Нашла на подоконнике, там же рядышком примостился гранёный стакан, какие раньше выпускали и какой я последний раз у бабушки в серванте видела ещё маленькой. Налила воды и бросилась обратно к старику. – Что? Неужели Альфия была права и мне пора на покой? Но…
– Пейте! – скомандовала, насильно втискивая в безвольные руки стакан. – И не стоит так убиваться, ошибаются все…
Зря я это сказала, потому что хиленький и умирающий старичок подскочил на месте и как заверещит:
– Все? Я вам не все! Я никогда ни одного договора не перепутал, ни одной буковки, даже запятую ни разу в неположенном месте не поставил! И не надо мне говорить, я…
– Ясно-ясно, – подняла руки, сдаваясь. – Вы не все, но вот она я – подтверждение вашей ошибки.
Праведный гнев старика потух, и он вновь обессиленно упал в кресло:
– Силы Небесные, как со мной могло такое приключиться? – он спрятал лицо в сморщенных ладонях и оттуда сдавленным голосом продолжил жаловаться: – А всё почему? Да потому что эти дурёхи книжек фантастических начитаются, фильмов насмотрятся, песен наслушаются, и давай штурмовать канцелярию просьбами! Жизнь у них, видите ли неинтересная, волшебства им хочется! У меня в этом году столько запросов, сколько за всю жизнь не случалось!
Я кивала, даже не думая о том, что он этого не видит. Мне, отчего-то, стало жалко этого старика, напомнил мою бабушку – незадолго до смерти у неё стали случатся провалы в памяти, она ни меня, ни матушку не узнавала, а когда память прояснялась, то она вот так же плакала и причитала, что не хотела, что оно как-то само… В общем, сердце моё не выдержало:
– А давайте никому не скажем? Вернём всё на свои места по-тихому и дело с концом?
Во мне ещё цвела махровым цветом надежда.
– А нельзя так, – всё так же глухо пробормотал клерк, и сквозь расставленные пальцы взглянул на меня. – Обратное перемещение может совершить только Верховный хранитель, а он, как узнает о моём промахе такой шум поднимет…
Даже после столь не обнадёживающего ответа надежда всё ещё существовала.
– А кроме него никто помочь с этим не может? – предложила и затаила дыхание в ожидании чуда.
Старик замер, потом медленно отнял руки от лица:
– Может, – выдал, наконец, и я буквально расцвела от счастья, но обрадовалась рано, потому что он добавил: – только Громхельма не видели уже лет сто, а может и того больше.
Вновь замолчали, но тишина была не долгой:
– А если… – задумчиво протянул старик, но продолжил не сразу, видимо, прикидывая в уме все возможные варианты. – Если оставить всё, как есть?
Вот тут пришла пора мне вскакивать на ноги:
– Это что значит – оставить? Я не хочу! Я никаких запросов не делала, и вообще – меня моя скучная и не волшебная жизнь вполне устраивает! Не надо мне такого «счастья»!
В самом деле, и график работа-дом-работа теперь кажется прекрасным, и толкучка в транспорте в час пик – изумительной, а уж как мне вдруг понравились ежемесячные ипотечные платежи, сказка прям!
– Не насовсем, а на время, пока я Громхельма не отыщу, – старичок на удивление крепко вцепился в мои руки и заискивающе заглянул в глаза.
Я же прищурилась недоверчиво:
– Сами же только что сказали, что его больше ста лет никто не видел!
– Не видели, – часто закивал старик, – но так и не искали специально. А у меня вот причина найти его есть, веская шибко!
Клерка мне, правда, было очень жалко, но себя всё же жальче.
– Нет, давайте так – мы прямо сейчас пойдём к этому вашему хранителю и всё объясним, ну поругает он вас чуток, так это ж не смертельно, зато всё вернётся на круги своя и все останутся только в плюсе.
Старик поник, даже цвет лица вновь смог бы посоревноваться с белоснежной простынёй, и упавшим голосом возвестил:
– Ошибаешься, таких промахов не прощают, меня мало того, что выгонят из канцелярии с позором, так ещё и лишат содержания. И придётся мне до конца дней просить милостыню.
Он говорил так искренне, что я присела рядом, прямо на пол.
– Странные у вас какие-то порядки, – горестно вздохнула. – У нас за подобную ошибку, максимум, что сделали бы, так это письменный выговор в дело занесли и премии лишили.