Промокшая одежда липла к животу и бёдрам, в нос проникла вонь, и что-то горячее размазывалось по заднице, кажется, Пашка обделался.
Мысль об этом залила шею и уши краской, подстёгивая бешенство.
Мать зашевелилась около стола.
В тюрягу! За такое! Этого урода… Пожизненно, мля!
Пашка шарахнулся от новой попытки отца его перевернуть. Прислонился спиной к тумбе. В штанах расплющивалось под весом тела мягкое зловонное дерьмо.
Вид у бати, хоть и с расквашенной закисающей мордой, был теперь какой-то бледный. Зрачки глаз бегали, метались от Пашки к упёршейся любом в ковёр жене, а потом куда-то вбок и вправо.
На отвёртку в луже кровяки.
Дошло, кажется…
— Ты сам виноват, ты… — прошелестел он.
Пашка, захлёбываясь в ненависти, приподнял телефон.
— Мусорам скажем, что ты сам напоролся, понятно? — выплюнул с неуверенностью отец.
Грёбаный экран вообще не алё, когда мокрый.
Вместо «потребностей», нужных, чтобы свести в ноль энергию этого мудачины и позвонить ментам, сдать его тёпленьким со всеми потрохами (только, блядь, сначала штаны переодеть, сука-сука-сука!), открылась «отладка». Пашка теранул ладонь о спортивки, а по экрану провёл запястьем, оставляя красный развод из крошечных капелек.
Два дракона и недоведённая «П» мешали нажимать нужное.
«Вы достигли 81-го уровня!»
В жопу себе уровни затолкайте свои сраные!
— Лена! — затравленно как-то позвал отец и утёр кровищу с подбородка.
Под красным разводом на экране словно бы набухла загадочная функция «удалить». Всё ещё мутным взглядом Пашка вдруг случайно скользнул по откатившейся отвёртке снова. Вспомнил, как она торчала из его бока, вспомнил ярко, до тошноты, опять поднявшейся и подступившей к горлу, в угоду невыносимой, постыдной вонищи, уже заполняющей всё вокруг и перебивающей ржавый, как у воды после отключения, запах крови.
Он обделался, обделался от страха из-за этого припизденного алкаша… Он вообще бы умер, если бы не игра… Отец в натуре всадил ему грёбаную отвёртку под рёбра! Его, срань господня, родной батя!
Лютая злость вскинулась внутри, словно бы начал извергаться вулкан.
Эмблемы дракона, недоведённой «П» и перевёрнутого «игрека» помешали мотнуть назад. И Пашка, закусив губу от удушающей ярости, ткнул в «удалить», и стал бить мокрым от крови большим пальцем по оплате в сто тысяч баллов раз, второй, третий, четвёртый… Пока бубнящие, растерянно-перепуганные слова ненавистного отца не смолкли.
И в квартире не стало тихо.
Из-под кровати опасливо высунулась морда ошалевшего, выпучившего глазища кота Стержня.
На экране «Дополненной реальности» под пальцем Пашки завертелась впервые объёмная, обведённая в круг, отзеркаленная перевёрнутая нота, победно сверкающая гранями при вращении под мазком багровых капель.
На залитом кровью так, словно тут разделывали свинью, паркете осталась отвёртка с оранжевой ручкой.
А отец, когда Пашка медленно как-то и словно бы почему-то нехотя поднял взгляд от нового своего, первого в соответствующей строке и когда-то очень желанного достижения, весь, как был, куда-то пропал.
Только отпечатки его окровавленных рук остались на дверцах коридорного шкафа.
Глава 21
Перевернутая отзеркаленная нота
Пашка перевёл взгляд на другую маму, и, разбив перевёрнутую отзеркаленную ноту, убрал у неё перелом носа и сотрясение мозга. Осталось три тысячи двести восемьдесят восемь баллов.
Отсутствие отца стелило в воздухе какой-то холодок.
И ещё жутко, кошмарно воняло говном.
Кое-как Пашка поднялся, поскальзываясь в кровяке. Голова закружилась. Это что, всё из него натекло?
Другая мама села, и тут же, охнув, метнулась к сыну, начав ощупывать его лицо и руки. В панике задрала футболку там, где была продырявлена вымокшая от крови ткань.
Потом огляделась.
— Где он?
— Ушёл, — процедил Пашка, и телефон в руке вздрогнул от вибрации.
— Ты живой? Целый? Ничего не сломано? Выступает холодный пот?
— Я нормально. Нос, кажется, разбил.
— Я тоже… — нервно хихикнула вдруг другая мама. — Ступай в ванную. Переоденься. Я позвоню в полицию.
— Зачем? — испугался Пашка. — Он же ушёл.
— Чтобы он не приходил больше. Такого не повторится. Хватит дрожать. За это он ответит. По всей строгости закона.
В ванной Пашка с отвращением стянул грязные вонючие спортивки и трусы. Дерьмо начало подсыхать, оно облепило всё, и было куда хуже крови. Унизительнее.