Мёртвым — бездвижным телом с бледным лицом, вроде деда на похоронах два года назад, — отца представить не получалось.
Казалось Пашке, что где-то он был. И как бы ни сидел в куче говна и мочи, которая тоже куда-то из тела без остатка пропадает, если нажать кнопку в потребностях.
От всех этих размышлений в теле расползался озноб. Вот прямо внутри.
А когда Пашка, наконец, задремал, накинулся на него сердитый Лавриков:
— Ну и что ты удумал за дурь⁈ Ты бы ещё из дома всё ценное вынес и куда в церковь сдал для нищих, в самом-то деле! Тебе такой инструмент в руки дали! А ты раз затупил, и в кусты⁈ Ты вот что того олуха старого слушаешь⁈ Он трус! Такой же трус, как, блин, все хвалённые монахи! Человеку жизнь дана, чтобы жить. Свалить от всех испытаний, ответственность с себя скинуть и ни во что не лезть — это не святость, это писец, Пашка! Это даже не то, что подразумевал Бог, блин! И что, ты думаешь, без игры своей никому никогда не навредишь по бестолковости, что ли? Ну смешно же! Если хочешь знать, в одной из квартир, куда ты сегодня жрачку на тусу привёз, тусой этой и жрачкой халявной заманили девку и трахнули, без её согласия. В этом будешь себя винить? Свалишь завтра из курьеров? Или, всё-таки, это не твои проблемы, а, Пашка? И вот очень тебе реально хочется другим жратву носить? Это твоя мечта? Мужа ты матери не заменишь. Ну уж без помощи точно. А помощь ты решил слить, как тот олень. Вот прямо зло берёт, на тебя глядя!..
Проснувшись, Пашка с досадой уставился на подушку. Потом встал, содрал с неё наволочку и утащил себе ту, что на кровати брата лежала, а эту, с землёй могильной, под покрывало Серёгино сунул.
Не надо ему и такой удачи, вот что. Попробует без удачи. Если с работы не выпрут сегодня, значит, и без чужого счастья справиться можно, вот что.
С работы Пашку не уволили, более того, заказов в воскресенье оказалось много, и он получил в полтора раза больше. А около шести вечера встретился с Пионовой и повёл её в кино. Где ни единого раза об удалённом отце не подумал!
Домой Пашка вернулся в отличном настроении, отдал другой маме почти все деньги и лёг спать. Лавриков больше не снился.
В понедельник в школе только и разговоров было, что о репетиции последнего звонка, которая должна была пройти после уроков. Вместо физики Ирина Сергеевна устроила тотальный шмон и отослала половину класса по домам переодеваться. Пашка, конечно, напрочь забыл про то, что надо было прийти в белой рубашке, пиджаке и желательно галстуке, и потому по воле классухи прогулял физику и, к своему сожалению, алгебру. Прибежав домой, он вспомнил, что испоганил единственную свою выходную рубашку. В братовой половине шкафа почему-то тоже не было ничего похожего, неужто в армию с собой взял⁈ Короче, пришлось покупать рубашку в магазе со шмотками неподалёку от дома. Пашка выбрал ту, что болталась на косорылом манекене, и в итоге получил тряпку, считай, что глаженной, а под пиджаком так и вовсе идеальной.
Повторный шмон на обществознании он прошёл с честью, хотя и без галстука, как и почти все переодевшиеся, кроме Мирошиной. Ирина Сергеевна раскритиковала блузку, которую та заменила, и отправила Светку домой повторно искать что-то «с закрытым верхом».
На химии Пашка немного пожалел, что не потратил баллы на то, чтобы загрузить себе знаний вместо того, чтобы просто выправить оценки. Кажется, годовую контрольную он завалил поверх всех своих стараний, и навряд ли что-то сумеет с этим уже поделать.
Но игруха не сломит его. С ней покончено наверняка.
На литературе младший Соколов гадал, кто отвалился от Весёлой фермы в выхи, и почему, — Пуп или Абдулов. Наверное, всё-таки Абдулов. Пуп и Васин выглядели более ошалевшими и замордованными, как будто ещё находились в каббале и всё свободное время развозили жратву, отсылая кому-то деньги непойми, почему.
Проверить наверняка было нельзя. «Ну и пофигу» — решил Пашка. Скоро освободятся.
Шестой и седьмой уроки во всей школе отменили. Наверное, чтобы младшие классы не тынялись без дела в ожидании великой репетиции.
Было жарко, и вся эта ересь немного подбешивала, к тому же грозила затянуться, а Пашке нужно было к половине четвёртого быть в ресторане, причём уже с великом, за которым надо в гараж забегать (правда, теперь у него имелись ключи дяди Семёна).
Преподаватели носились, как взмыленные лошади, постоянно что-то поправляли на учениках, переставляли всех, велели запомнить, кто где должен будет оказаться в пятницу, когда приедут мэр и телевизионщики. Вот прямо-таки событие века!