Бесцельных действий, совершенных властью, не бывает. Власть может ошибаться в своих намерениях, но ее действия всегда ориентированы на достижение той или иной цели. Например, Тамерлан строил пирамиды из человеческих голов, приказывая каждому воину принести по голове. Однажды 200 тысяч воинов получили такой приказ, и было построено семь пирамид. Или еще страшнее — Тамерлан связывал пленных и ставил их вплотную друг к другу, скрепляя камнями и глиной. Самая большая пирамида была построена из двух тысяч человек при завоевании Афганистана. Или немецкая армия в Первой мировой войне вешала целыми семьями на деревьях мирных людей — родителей вместе с детьми.
Если не ставить вопрос о целях, ради которых это делалось, получается, римские власти, медики-студенты, Тамерлан или немецкие генералы просто хулиганы с уклоном в маниакальность. Но если знать цель, действия получают объяснения. Тамерлан строил свои пирамиды из голов и людей с целью сломать волю к сопротивлению. Афганская пирамида Тамерлана несколько суток стонала на всю округу, транслируя смертельный ужас. Немцы развешивали людей на деревьях, как игрушки на елках, с той же целью.
Я сейчас не вхожу в рассмотрение, хорошо они делали или плохо, достигли своих целей или нет. Я лишь говорю, что у всякого действия власти есть цель. Через лицезрение кровавых зрелищ римская власть надеялась вырастить воинов. Через лицезрение убийства жирафа или разделки льва маленьких граждан Европы готовят к будущему, которое, судя по всему, будет весьма кровавым. Выживет в нем тот, кто не отягощен демократическими взглядами и спокойно относится к уничтожению людей, если того требует ситуация.
Дела большого масштаба суть шахматы — к фигурам на доске нет жалости. Игра шахматиста оценивается не по количеству сохраненных им фигур, а по конечному итогу — победил он или проиграл. Победителей не судят.
Европа формирует новое поколение. И параллельно переформатирует «кошечек». Сначала их сформировали одним образом, чтобы получить предсказуемую реакцию — сочувствие (на ней поток чужеродного материала вводят в тело Европы). А потом другую такую же предсказуемую реакцию — ненависть (она нужна, чтобы вывести чужеродный материал из своего тела и в процессе этого действия переформатироваться).
Когда Европа дойдет до нужной кондиции, она пересмотрит ключевые моменты. Пока она живет в инфантильном состоянии. Например, европейцы искренне не понимают, за что исламисты устраивают им теракты? Они же ничего плохого никому не сделали. Европейские обыватели просто планировали сидеть у своих телевизоров, попкрон кушать и смотреть, как их самолеты бомбят чужую территорию. За что же с ними так?
Беда не столько в терактах, сколько в неадекватности восприятия. Европейцы не притворяются в своем недоумении. Они искренне не понимают, за что их убивать. Или за что эти нелюди, на которых самолет сбрасывал бомбы, расстреливают беззащитного летчика, катапультировавшегося с этого самолета? Он был абсолютно беззащитен, а по нему стреляли… Ну разве это люди — сокрушаются европейские обыватели… Никак не связывается у людей в головах, что если самолет сбрасывал на головы бомбы, то у тех, на кого падали эти бомбы, есть моральное право защищаться.
Безыдейная Европа проигрывает на фундаментальном уровне. Что она может? Убить. А что могут те, на уничтожение кого она смотрит по телевизору? Тоже убить. Внешне кажется, обмен равноценными ударами. Даже у НАТО, кажется, перевес. Этот альянс намного больше убивает, нанося авиаудары. Но этот перевес кажущийся…
Чтобы показать это, нужно иметь в виду, что для европейца максимальное зло — это смерть. А для их оппонентов смерть — это вообще не зло. Это добро. Особенно за веру. Это путевка в рай, и потому исламисты не боятся смерти, они ее жаждут.
В свете этих рассуждений получается, что исламисты могут принести европейцам максимальное зло. А европейцы не могут принести исламистам максимального зла. И это в стратегической перспективе есть абсолютное преимущество. Если для солдат одной армии жизнь является высшей ценностью, а для других высшим благом, при прочих равных нет предмета для разговора на тему, кто победит.
Однажды в Византии был такой случай, когда полководец предпочел отступить, чем сражаться с одним воинственным племенем. Племени предпочли заплатить откуп, чем сражаться в ними. В чем же было дело? А дело было в том, что перед битвой полководец наблюдал необычную картину. Он увидел, что несколько человек вырвались вперед, чтобы в первых рядах сражаться, а их тут же свои за это убили. Он попросил пояснить, что это значит, и ему объяснили, что религия этого племени учит, что в рай можно попасть, только если погиб в бою. Естественно, право первыми войти в рай принадлежало элите. Потому она и стояла в первых рядах, где вероятность смерти была выше. А люди из второго ряда попытались встать в первый ряд, чтобы повысить свои шансы умереть, чем нарушили право элиты. За это их и казнили. Полководец после услышанного объяснения послал послов договариваться с этим племенем. Потому что как воевать с врагом, целью которого является не столько победа (это бонус), сколько смерть в бою?
Западный мир оказывается примерно в том же положении, но хуже. Если Византия имела идею загробной жизни (правда, менее ярко выраженную, чем это племя), то Европа не имеет ничего подобного. Это делает ее в военном смысле нулем. Все вопросы она будет пытаться решить деньгами. Ее военные ответы будут строиться исходя из отсутствия риска для жизни — авиаудары с недосягаемой высоты и различные беспилотники. Но если не забывать, что за разворачивающимися событиями стоит серьезный игрок, у Европы нет шансов, кроме как расслабиться и попробовать получить удовольствие.
Главная проблема западного мира — идейный вакуум. После терактов европейская жизнь будет оставаться той же высшей ценностью, какой была до терактов. Игнорировать тот факт, что мир разделился на две непересекающиеся плоскости, невозможно.
Мир, который мы знали последние несколько веков, был промежуточной моделью. По моему мнению, этот мир был чем-то вроде скорлупы, под которой зарождалась новая жизнь. Сегодня она окрепла и, как цыпленок, проклевывает скорлупу, так новорожденный ломает ставший ему ненужным старый мир. Мы наблюдаем переход к основной модели.
Контуры будущего мира будут определять цели глобальных игроков. Пока на планете один игрок — Банк. Пропорциональным Банку игроком не может быть никакой человек. Это может быть только крупная совокупность людей, типа Церкви или Партии, — небиологическая форма жизни. И такая сила очень скоро родится.
Когда мы рассмотрим происходящее на планете до настоящего момента и немного дальше, то увидим лицо этого игрока. Пока же скажу метафору: Банк — это Цифра; новый игрок — это будет Слово. Физиономию мира определит противостояние Цифры и Слова.
ГЛАВА III
Закладки
После Второй мировой войны победители сели за стол переговоров перекраивать карту мира. По условиям договора Западная Европа отошла в сферу влияния США, а Восточная Европа — в сферу влияния СССР. Послевоенный мир раскололся на два лагеря, на капиталистический и социалистический. Никто не спрашивал освобожденные от Гитлера страны, под кого они хотят лечь, под Америку или Союз. Этот вопрос решали победители.
СССР обязался не лезть в дела западноевропейских государств. США обязались не лезть в дела восточноевропейских государств. Для СССР обещания были руководством к действию. Для США это была филькина грамота, которой они не собирались следовать.
Подтверждает последнее утверждение активная позиция США по содержанию европейских конституций. Они настаивали, чтобы во всех конституциях было записано не только положение о свободе и независимости государства, но и что народ имеет право на самоопределение; что народ осуществляет свое волеизъявление через референдум и иные демократические механизмы. (Не забываем, что в начале XX века в Европе было только три государства с республиканским правлением — Франция, Швейцария и Сан-Марино.)