Да и под каким предлогом давить? Цель какая? Если не ради коммунизма, то ради чего? Отказ от идеи всегда означает, что теперь высшей целью является колбаса. Но если цель колбаса, тогда лучше сдаться американцам. На Западе колбасы всегда было больше.
ГЛАВА VII
Овцы
Стадо овец одно. Желающих заманить его себе на скотный двор двое. Один разложил перед стадом морковки по направлению к своему загону и рассказывает, как им будет хорошо жить в его хозяйстве. Другой не имеет возможности разложить морковки. Он на сухую рассказывает овцам, как им будет тепло и сытно в его дворе, как они там славно заживут. И криком убеждает овец в преимуществах, ожидающих их в будущем.
Овцы, не поднимая головы, слушают обоих. Но движутся по пути, выложенному морковками. Безморковный говорун возмущается направлением овец. Он пытается силой повернуть их в свой хлев. Морковный говорун защищает овец от побоев, говорит, что они имеют право сами выбирать, в какой хлев идти. Овцы застыли и ушами прядут, слушают.
Допустим, это минимально разумные овцы. Какой путь они, по-вашему, выберут? Один слова красивые говорит, но морковок на пути, которым он их зовет идти, нет. Второй говорит, что овцы имеют право сами выбрать путь. И на пути к его хлеву есть морковки.
Массы суть овцы. Их ничего не интересует, кроме морковок. Если говорить шире, всякая жизнь ориентируется на морковки. Только они у всех разные, соответствующие их уровню развития. Каждый стремится к своим морковкам, и глупо его осуждать за это его стремление. Всякая жизнь стремится к благу, и о вкусах не спорят. Так что я совершенно не в осуждение говорю, что овцы стремятся к морковкам.
Если вычленить из среды овец вожаков и увлечь их с помощью их морковок нужным направлением, они увлекут за собой массу. Пришедшую в движение массу свернуть с пути или остановить можно только грубой силой. Но ее применение означает полную потерю имиджа в глазах овец. Если допустить, что такая попытка удалась, теперь ими можно управлять только грубой силой. Потому что они всегда будут помнить того, с морковками. Они идеализируют его. Удерживать таких овец силой означает садиться на штык.
СССР в Праге вязнет в полумерах. Революционеры видят, что, оказывается, могучий и грозный Союз не такой уж и могучий. А значит, не сильно и грозный. Можно бороться за свободу и защищать свои права. Воодушевление усиливает революционную атмосферу.
США раскачивают маховик, подкидывая в огонь лозунги, мучеников и, главное, деньги. Если люди осознают свое действие как стояние за правду и им платят за то, чтобы они дальше стояли за правду, в такой ситуации люди готовы порвать глотку кому угодно за святое дело. Мало того, они сами готовы за него умирать. Умирать не за деньги, которые им платят, а потому что завелись. Здесь как в драке, повод лишь детонирует процесс. Потом дерешься не за повод, а потому что драка увлекла тебя. Повод уже на втором месте.
Когда пражское движение было запущено, работать с толпою коммунистическими лозунгами было уже поздно. Во-первых, откуда в одночасье было найти столько шоуменов для работы с толпой. Этими вопросами намного раньше нужно было озадачиваться.
Во-вторых, это была не лояльная толпа. И даже не нейтральная толпа, как, например, очереди за пособием в Германии перед приходом Гитлера к власти, за симпатии, за которые нацистские боевики дрались с боевиками-коммунистами. Борьба шла не философскими диспутами, а кровавыми драками с арматурами, цепями и ножами. Но только пражская толпа была очень даже не нейтральной. Она была прошита антисоветскими лозунгами, и советские лозунги отскакивали от нее, как горох от стенки. Учитывая, что от коммунизма как идеи к тому времени остались рожки да ножки, лозунги как инструмент повлиять на ситуацию были не в состоянии — полная нулевая дееспособность.
Чем чаще и громче повторяется лозунг, тем меньше в него верят. Не зря у евреев имя Бога вообще запрещено говорить, писать и изображать каким-либо образом. О Боге можно только думать и молиться ему. Но присутствовать в жизни на каждом углу он не должен.
Из СССР вышел дух. Нечем больше было возбуждать массу. Внешне это была очень мощная страна. Этакий розовощекий мускулистый здоровяк… с первой степенью рака. И еще его тайно облучали полонием, ускоряя рост раковой опухоли.
ГЛАВА VIII
Кастрация
Идеологическое выхолащивание началось при Сталине, когда неизбежность войны с Германией проявилась со всей очевидностью. Насущной задачей становится подготовка к войне. Ситуация требовала переходить от космополитизма к патриотизму, иначе было не выстоять.
Но тут практика входит в противоречие с теорией. Слово «патриот» имело в среде коммунистов презрительно-ругательный оттенок типа «деревня»… Все коммунисты, все без исключения, были космополитами и интернационалистами.
Ленинцы указывали на неприемлемость патриотизма. Настоящий коммунист, говорили они, может быть только интернационалистом. Идея коммунизма не умещалась в национальную идею, как христианство в племенную религию. Верующие считали себя гражданами небесного отечества. Первые коммунисты считали себя гражданами мира, интернационалистами, призывая пролетариев всех стран к объединению. И это было не обращение в пустоту, а обращение к самому продвинутому на тот момент классу. По сравнению с крестьянами рабочие (пролетариат) были чем-то вроде современных компьютерщиков — с машинами дело имели, а не с коровами…
Если для розжига пожара мировой революции потребуется бросить в огонь Россию с ее народом, а у тебя любовь к России, возникнет внутренний конфликт. Патриотизм однозначно выглядел помехой в деле строительства коммунизма. Потому большевики на стадии вступления в партию требовали определиться, что для тебя первично — коммунизм или Россия? Если Россия, ты не коммунист, а патриот, представитель старого мира.
Основоположник научного коммунизма, К. Маркс, видел в России исключительно расходный материал, а славян не считал полноценными людьми. Труды и письма Маркса и его ближайшего сподвижника Энгельса не восхваляют ни Россию, ни русских. Маркс не мог видеть в полуфеодальной России чего-то заслуживающего внимания.
Ленин, русский марксист, точно так же смотрит на Россию и ее народ, как и Маркс с Энгельсом. Для вождя русских коммунистов это дрова для розжига пожара мировой революции. У вождя мирового пролетариата много высказываний на тему, что русские плохие работники, что интеллигенция говно нации, что террор против них самое то и чем больше удастся повесить и расстрелять, тем лучше. Все это как нельзя лучше вписывается в теорию пожара мировой революции. Зачем жалеть старый мир, если строится новый?
Ленин говорит в пользу патриотизма, когда того требует ситуация. Красноармейца проще побудить воевать с врагами России, чем с врагами коммунизма, и потому Ленин в этот период заявляет, что патриотизм — одно из наиболее глубоких чувств у русских.
Предстоящая война с Германией обещает быть более жестокой, чем гражданская. Это значит, патриотизм должен более внятно проявиться на знамени коммунизма. Но так как скрестить коммунизм с патриотизмом, по сути, это то же самое, что атеизм скрестить с православием, возникает неснимаемое противоречие теории с практикой.
Сталин выходит из ситуации через уничтожение теоретиков — ленинской гвардии. Он предписывает всем коммунистам переквалифицироваться из космополитов в патриоты. Кто указывал ему на идейные противоречия, тех он в лучшем случае отправлял лес пилить или золото мыть. В худшем случае на тот свет отправлял.
Под давлением таких веских аргументов бывшие космополиты толпами переходят в лагерь патриотизма. Чем меньше люди понимали коммунизм, тем безболезненнее у них шел процесс обращения в патриотов. Здесь как с религией: чем меньше человек понимает, что есть его вера, тем проще он соглашается с разными нововведениями, диктуемыми той или иной политической, социальной, экономической и прочей необходимостью.