В свете этих размышлений я прихожу к выводу, что единственная цель государства — быть сильным в материальном смысле. Все, никаких иных целей у него не может быть. Его политику должно определять только это стремление. Цель государства — иметь силу.
За образец можно взять Римскую империю. Рим был самым сильным в мире, потому что в своих решениях не был связан религиозными или философскими ограничениями. Культ материальной силы был идеологией железного Рима. Будучи свободным от всех нематериальных идей, он принимал решения, ориентируясь только на эффективность.
Упадок Римской империи начинается, когда в ней появляется идеология, сделавшая из Рима инструмент достижения своих целей. В итоге империя сначала развалилась на две части, на Восточную (Византию) и Западную (примерно область современной Европы). В конце V века от престола отрекся последний римский император, и империя прекратила свое существование не только де-факто, но и де-юре. Осталась Византия, связанная христианским взглядом на мир. Разрываясь между действием по ситуации и по вере, она не имела шанса стать прежним железным Римом. Пытаясь совместить соответствие христианским установкам с решением государственных задач, сама себе противоречила и лукавила, что нашло отражение в ее внешней и внутренней политике.
Объяснения историков, что Римская империя развалилась из-за того, что изнутри ее разрушало движение рабов, а снаружи набеги варваров, не выдерживают никакой критики. Рим приходит в упадок, когда его связывает идеология. Теперь он вынужден действовать не по ситуации, а с учетом доминирующей идеологии. Но такая ситуация абсурдна. Представьте себе шахматиста, в котором в разгар партии проснулась любовь… к шахматным коням. И он уже не может ими жертвовать — из-за любви. Это неизбежно ослабит его.
Можно оспорить мое утверждение, указав на теократические государства, которые стали сильными благодаря идеологии. Наиболее ярко на это указывает арабский халифат, который без исламской идеологии не мог на свет появиться, вырасти и развиться.
Все верно. Но идеология помогла ему только на первое время. Потом, когда пришел черед отвечать на вызовы истории и хороший ответ предполагал от государства действие, не вписывающееся в идеологию (или прямо ей противоречащее, например кредиты), эти государства начали увядать. Вынужденные действовать в условиях идейных ограничений, они или шли путем полумер, или лицемерили, называя черное белым. Не в состоянии дать эффективный ответ на ситуацию, они все оказались на мировой обочине.
По-настоящему сильным государство становится, если не связано идеологией и в своих решениях ориентируется только на эффективность. Как только государство своим ориентиром объявляет религиозную или светскую идею, оно оказывается привязанным к линии идеологии, как персы к береговой линии. Оно не может действовать по ситуации, как СССР в свое время, связанный коммунистической идеологией, или столкнувшаяся с наплывом беженцев Европа, связанная гуманистическими установками (хотя, судя по шоу с забоем жирафов в зоопарке, общество готовят к эффективному решению проблемы).
Но при этом государство не может быть сильным, не имея никакой идеологии. Тот же Рим сделал своей идеологией максиму, согласно которой боги желают, чтобы он правил всем миром.
Государство без идеологии подобно человеку, в котором нет личности. Это просто туловище, которое хочет есть и пить. По-настоящему сильным это туловище не может быть. Оно суть плесень, ползущая за глюкозой и ориентируясь на сиюминутные выгоды.
Погруженное в идейный вакуум государство неизбежно проваливается в потребление. Население становится изнеженным. Все крутится вокруг насыщения и решения бытовых проблем. При наступлении проблем, простых в техническом смысле, оно оказывается беспомощным, как женщина с ружьем, на которую бежит волк. Одним выстрелом она могла бы решить проблему, но это в теории. На практике она связана идеей «животных убивать нельзя» и потому обречена умереть сама.
Государство без идеологии обречено разлагаться и в итоге умереть. Государство, подчиненное идеологии (неважно, полностью или отчасти подчинено), обречено костенеть в мертвых шаблонах и тоже в итоге быть сломанным ситуацией, на которую оно не может ответить, хотя имеет такую возможность.
В то же печальное положение попадает и идеологический институт вне государства. Без государства церковь или партия не могут полноценно существовать. В государстве их подчиняет власть, что сказывается на качестве идейного института (он тоже вынужден лицемерить и идти извилистым путем компромиссов между идеей и ситуацией).
Тупиковая ситуация. Когда государство и идеология вместе, они ослабляют друг друга. Когда отдельно, они умирают друг без друга. Идеальным вариантом было бы соединить эти две сущности так, чтобы они были вместе, но при этом не посягали на свободу друг друга. Но как реализовать этот вариант, если государство ставило себе на службу идеологию, в итоге делая хуже себе и идейному институту? Оно было крокодилом, который не мог удержаться, чтобы не сожрать птичку, ковыряющуюся у него в зубах.
Идеал реализуется с появлением Банка, деятельность которого находится в сфере финансов, т. е. за рамками материальной территории и, значит, вне зоны доступа государства. Америка как государство ориентирована только на умножение материальной силы. Любые идеологии для нее — инструмент, а не ориентир. ФРС имеет ориентиром нематериальную цель (когда сам печатаешь деньги, они не могут быть целью). Эти две сущности не могли влиять друг на друга. Каждый занимался своим делом, но при этом они образовывали единое целое. Крокодил больше не мог съесть птичку, что делало птичку сытой, а крокодила здоровым.
Виртуальное государство еще больше выходит за материальные границы, чем ФРС, и, таким образом, становится еще недоступнее для государства. Если при максимальном развитии ФРС власти США все равно имеют инструменты воздействия на нее (от которых изо всех сил воздерживаются, но имеют). Виртуальное государство в пике своего развития окажется полностью вне доступа государства (при условии, что все государства демократические). Основная причина — оно за пределом реальности, в виртуальном пространстве. Максимум, что у него может быть, — это малая территория типа Ватикана, но и от нее оно может отказаться.
На данный момент Россия слабее Америки, а Виртуального государства вообще нет, оно в проекте (а когда появится, первое время будет слабее Федерального резерва). Но в стратегической перспективе Виртуальное государство будет сильнее Банка.
Сила Банка была в соответствии золотой природе уходящей эпохи. Сегодня мир накрывает новая эпоха — информационная. Виртуальное государство более соответствует новой эпохе, чем Банк. Следовательно, в стратегической перспективе оно потенциально сильнее Банка даже в виде идеи. Как было сказано выше, идея — она как вирус, несмотря на свою материальную малость, может убить самое огромное животное.
Основное в глобальном противостоянии — не материальные ресурсы, а идея. У нее нулевые масса, объем, вес и энергия. Но идея может разрушить систему, в миллиарды раз превосходящую ее по физическим параметрам. В данном случае идея — это понимание, на чем основана сила Банка. Если устранить основание, у Банка нет шансов выжить.
Если Россия увидит возможность, ситуация перевернется наоборот. Пока она мечом машет, тогда как Банк ее радиацией облучает, она беззащитна. Но если Россия включит голову, и меч будет использовать только для самообороны, и сконцентрируется на поиске уязвимого места Банка, а потом ударит по нему, ситуация перевернется наоборот. Банк будет беззащитен перед Россией так же, как сейчас она беззащитна перед ним.
Корень чудовищного могущества Банка — монополия на эмиссию мировых денег. Она дает власть над энергией, которая достигается через контроль нефтеносных районов и управление мировыми ценами на энергоносители. Кто управляет деньгами и нефтью, тот сегодня может ввести в состояние анабиоза любую страну, вписанную в эту систему.