- А что, разве нельзя?
- Отчего же... можно...
Дроздов нелепо повернулся и прислонился спиной к колонне. Случись это днем раньше, я бы решил, что директор выпил лишнего.
- Аркадий Сергеевич, вам помочь? - спросил я.
Дроздов не отвечал. Глаза его были открыты, но дыхания не было слышно.
Я беспомощно оглянулся. Вокруг было пусто и темно. Что же делать?
- Сейчас, сейчас, - пробормотал я, схватившись за его повисшую руку.
Дроздов всей тяжестью навалился на меня. Теперь-то я точно знал, что это не живой человек: мне приходилось тащить до постели отца, Дроздов был тяжелее в два раза.
Я положил его руку себе на плечи, напрягся. Ноги Дроздова сдвинулись с места и поволочились по земле.
Так, шаг за шагом, поминутно останавливаясь, я дотащил его до голубого домика, благо было не так уж и далеко.
Но тут - новая незадача: серая пластиковая дверь была наглухо закрыта, без малейшего признака замка либо дверной ручки. Я прислонил Дроздова к стене и стал искать на земле какой-нибудь инструмент, чтобы отодвинуть дверь или, если это невозможно, взломать.
Тут за спиной у меня послышался голос:
- Ты что здесь делаешь?
Я обернулся - рядом стоял Олег. Я так обрадовался, увидев его!
- Да вот, понимаешь, - заговорил я, - разбрелись по всей территории.
- Все трое? - деловито спросил Олег.
- Нет, только один. Посмотри вокруг, может, еще другие валяются.
Олег посветил фонариком (он оказался предусмотрительнее, чем я).
- Да вроде никого.
- Слушай, - сказал я, - не можем же мы тут его бросить.
- Не можем, - согласился Олег. - Ему нужно срочное питание.
Он подошел к двери, потом поднял вялую руку Дроздова, провел его ладонью по пластику - дверь отползла.
- Ты гений, - сказал я ему.
И в это время в темном дверном проеме показалась плотная фигура Воробьева.
Воробьев молча взглянул на нас и, схватив директора за плечо, с необыкновенной быстротой втащил его внутрь домика. Дверь закрылась.
А мы с Олегом, не сговариваясь, бросились бежать. Взлетели во весь дух на второй этаж общежития. Я хотел было с ходу юркнуть в свою комнату, но тут Олег преградил мне дорогу. Вид его не предвещал ничего хорошего.
- Ну? - сказал он грозно.
- В чем дело, приятель? - Я сделал попытку его обойти.
- Ты понимаешь, что ты натворил?
- А что такое? - Я все еще изображал оскорбленную невинность.
- Соня все слышала, - сказал Олег. - Но она не думала, что ты решишься.
Ах, черт! Действительно, когда я писал письмо ЭТИМ, я от волнения забыл о блокировке.
- Эх ты, торопыга! - презрительно проговорил Олег и отступил, давая мне дорогу. - Иди ложись. Но не думай, что проведешь спокойную ночку.
22
Проснулся я от холода.
Напрасно я натягивал одеяло до подбородка: холод безжалостно заползал вовнутрь. Я открыл глаза - в комнате было темно. И тут меня полоснуло чем-то острым по лицу и рукам. Закутавшись в одеяло, я подбежал к выключателю, зажег свет. Лампочка горела вполнакала. За окном была кромешная тьма, купол совсем не светился, хотя на часах было уже около семи утра.
В дверь забарабанили.
Я открыл - на пороге стояли Олег и Соня.
Она взглянула на мое лицо и ахнула:
- И ты тоже?..
- А что случилось? - спросил я.
- Славик порезался стеклом, - сквозь зубы проговорил Олег. - Ух, дал бы я тебе, если бы от этого была хоть какая-нибудь польза! Кустарь-одиночка!
- Оставь его, - сказала Соня. - Видишь, человеку больно.
Лампочка под потолком мигнула и померкла. В коридоре было тоже темно, шлепали чьи-то шаги, слышались приглушенные голоса.
- Иди за мной, - скомандовал Олег. - У меня в комнате фонарь, батареек хватит часа на четыре.
- Дай хоть одеться! - взмолился я. - Холодно!
- Некогда, - коротко ответил Олег.
Мы побежали по коридору. На бегу я чувствовал, как горят Славкины порезы на моем лице. Как же ему было больно в первые минуты, когда я еще спал, как сурок!
- Сломалось что-нибудь? - спросил я, задыхаясь.
- Все сломалось, - не оборачиваясь, ответил Олег. - Твоими молитвами. "Птичий базар" отключен, и вся система вышла из строя.
- Да что ж они, психи, что ли?
Олег резко остановился, и я налетел на него в темноте.
- Имей в виду, - сказал он вполголоса, дыша мне в лицо, - никто не знает, что это ты... Кроме нас с Соней. Понял? Будем держаться как люди.
Я благодарно закивал, хотя Олег этого, естественно, не видел.
Он втолкнул меня в комнату.
- Еще одного привели! - послышался в темноте жалобный Славкин голос. - И без того воздух кончается!
- Прекратить панику! - сказал Олег и зажег фонарь.
Луч света выхватывал из темноты лица ребят. Девчонки стояли, закутанные, как и я, в одеяла. Тут же была и Черепашка.
- Не понимаю! - сказала она, увидев меня. - Война, что ли? Никто ничего не объясняет...
- Все ты! - крикнул Борька и кинулся к Олегу. - Все ты, изыскатель!
Я схватил его за руки. Одеяло упало с меня на пол.
- Ну, ну, спокойно. Это не он, это я во всем виноват.
Но Борька меня не слушал.
- Пусти! Пусти! - шипел он, вырываясь.
Пришлось скрутить ему руки. Когда он присмирел, я подвел его к креслу и усадил.
На кровати кто-то слабо стонал. Я понял: это был Славка. Собственно, стонать-то ему можно было бы уже и прекратить: я знал, что на нем нет уже ни царапинки, да и мои скоро пройдут.
- Как это он? - шепотом спросил я, зная, что где-то поблизости Соня.
- Пытался вылететь в окно, - тут же отозвалась Соня. - Олег, побольше света, пожалуйста.
- Вылететь? Зачем? - спросил я.
- Все погасло, и он испугался.
Лена тихо и тоненько заплакала.
Рита подошла к ней, обняла ее за плечи.
- Ничего, ничего, - зашептала она. - Все пройдет, все успокоятся... Не надо бояться.
- Да, ты не знаешь! - плача, повторяла Лена. - Ты ничего не знаешь...
- Ну и что ж, что не знаю? - возражала Черепашка. - Мне же страшнее, а я не плачу.
Все-таки она была молодец.
- Не надо нервничать, ребята, - сказал Олег.
Он светил фонарем на Славкино лицо, а Соня рассматривала, есть ли раны. Славка что-то бормотал и отворачивался: он не хотел признаваться, что все его порезы "прошли". Но я не осуждал его: такая уж была моя специализация. Зажмурившись, я живо представил себе, как страшно ему было, когда он, раскинув руки, весь исцарапанный, летел в темноту...