Как видим, используя текст Чехова, идею Стоппарда и детективную схему «труп-мотив-убийца», при минимуме собственноручно написанных слов, Чхартишвили удачно избежал необходимости смыслового сочетания блоков. Кстати, ничто тут не мешает затеять новую деконструкцию, уже на основе деконструкции произведенной: теперь же у нас есть трупы (чучела) животных! Можем предположить, что их не Треплев вовсе перестрелял, а кто-то другой. Дорн, например — локальным истреблением фауны пожелавший привлечь внимание общества к проблеме хищнического природопользования. Или они сами поубивались — в результате действия неизученной радиации.
Акунинская «Чайка», таким образом, демонстрирует метод автора в чистом виде. Именно как способ, цель и смысл. Если в проделанной работе кому-то удастся еще некий смысл обнаружить — пусть бросит в меня камень. Метод тем и хорош, что позволяет составлять любые произвольные конструкции, было бы из чего.
Материалом для создания Фандоринского цикла послужила вся классика мировой литературы и ее детективный жанр в частности. (Говорила же бабушка в детстве, что литература человека обогащает!) Очевидным предтечей Эраста является, конечно, Шерлок Холмс. Безусловно, достойный образ, но компилятору ограничивать себя нет резона, когда наличествуют еще и миссис Марпл, и Эркюль Пуаро, да мало ли! Готовые шаблоны тоже имеются — автор разбирает их на элементарные составляющие, пригодные для формирования текстуальных блоков.
Скелет фабулы всегда создается из актуальных понятий и мифов, близких современному читателю и без труда узнаваемых: военный заговор (путч) с целью захвата власти, конспирология — транснациональные тайные сообщества и секты, киднеппинг, терроризм, киллерство, закулисная (дипломатическая и шпионская) сторона военных действий, интриги в высших эшелонах власти и устранение политических конкурентов. Узнаваемы и детали второго плана, не имеющие непосредственного отношения к конструкту расследуемого преступления: черный пиар, гомосексуализм, общечеловеческие ценности, крышевание бизнеса, разборки преступных группировок. Не важно, какое отношение все перечисленное имеет к позапрошлому веку. Важно, что оно является частью нашего современного коллективного бессознательного. А беллетристика — не историография.
Конструкт фабулы (основная интрига) вставляется в подходящие хронологические рамки. Театр военных действий Русско-Турецкой войны 1877-78 гг — разоблачение шпионажа («Турецкий гамбит»). История похищения великокняжеского ребенка, естественно, происходит в 1996 году («Коронация»). Политическое убийство популярного генерала-заговорщика относится в 1882 год, к самому началу царствования Александра Третьего, после убийства его отца («Смерть Ахиллеса»). Затем на конструкт автор нанизывает текстуальные блоки, позаимствованные из книг великих предшественников. Непосредственно «детективные», как маньяк-потрошитель, составленный из «Парфюмера» и «Хайда» («Особые поручения»), клуб самоубийц («Любовница смерти») или противостояние Фандорина своему «профессору Мориарти» в женском облике («Коронация»). Антуражные — Москва Гиляровского, Бунинское описание многопалубного теплохода («Левиафан»), Хитровка и ее обитатели из Горького и Лескова («Любовники смерти»), сцены великосветской жизни и офицерские анекдоты генерала Игнатьева. Характеристики персонажей, отдельные диалоги и монологи при ближайшем рассмотрении тоже выдают авторские первоисточники почти буквально — так в маньяке-потрошителе рядом с Зюскиндом обнаруживаешь «красоту» Достоевского, из леди Эстер выглядывает Настасья Филипповна, из Смерти — Грушенька, бомбист Грин видит «цвета» людей как Наташа Ростова, а его собеседник внезапно оказывается Свидригайловым.
Умберто Эко я не упоминаю в примерах намеренно — можете мысленно поставить его в начало всего списка.
Надо отдать должное Чхартишвили, предварительная деконструкция литературного материала на запчасти производит впечатление, как масштабом, так и филигранностью отдельных инкрустаций из них. Подозреваю, что их составление — одно из немногих творческих удовольствий автора в процессе сборки текстов. Иной абзац, пожалуй, раза в два будет короче списка первоисточников, на которые его можно разобрать. И, несомненно, именно искусное компилирование принимается читателями за «стиль Акунина» и «красоту языка».