— Нас спаяла нелюбовь. — Шутил по этому поводу Влад. — Нелюбовь к господам Малевичу и Эйфелю. К двум основным угрюмым столпам технократической эстетики современного псевдоискусства, ориентированного на беспородных купчиков, выкарабкавшихся из глубинки на элитарные пастбища богатеньких богемных бездельников, продающих друг другу невообразимую дрянь. Их отравленные дары нам не по нутру. Мы — последние имеющие глаза и уши люди в этом городе.
Наверняка, в его словах была доля истины. Друзья постоянно возвращались к теме «черного квадрата» и прочих известных галлюциногенных искусствоведческих грибов, будто к черной метке, брошенной сразу всем музам в ознаменование конца эпохи процветания жизни и здравого смысла. Возможно, уже тогда они стояли у черты Зеленой мили Шаолиня, предчувствуя грядущие роковые события жаркого июльского дня тысяча девятьсот девяносто девятого года. По крайней мере, некий тревожный сигнал звучал однозначно. Но никто не смог его своевременно распознать, дабы попытаться предпринять какие-нибудь меры по предотвращению подступающей из бездонной глубины малевического некромантического символа беды.
Чертово лето для Марата началось с цепи странных, необъяснимых и загадочных происшествий, породивших на свет массу непредвиденных затруднений.
Во-первых, вернувшийся пару месяцев назад из долгожданной поездки в Мексику Славян однажды позвонил ему среди ночи и каким-то лихорадочным, возбужденным голосом стал говорить о своем невероятном везении, связанном с отсутствием денег на экскурсию в города майя.
— Понимаешь, — почти кричал он в телефонную трубку, — если бы я не потерял в дефолт половину сбережений, я бы махнул в Паленке, а так мне пришлось довольствоваться путешествием в Теотиуакан[8], находящийся всего в пятидесяти километрах к северу от Мехико. Там, прежде чем наступил на свете день, собрались боги, дабы решить, кто возьмет на себя освещение мира! Я попал туда случайно! Или, — он запнулся и выдохнул, как показалось Марату, с внезапным испугом, — не случайно… Да какая, к черту, разница!? Никто из вас не верил, а я добрался до города богов!
— И там спятил. — Сухо ответил Марат. — Еще недавно ты сокрушался, что не увидел гробницу Властелина Пакаля[9], а теперь будишь меня в час ночи и орешь, осчастливленный неким запоздалым прозрением. Для тысяч людей Мехико — другая галактика, они даже в Костроме не бывали. В их глазах ты — Афанасий Никитин. В моих, кстати, тоже. Ступай в кроватку, ляг на правый бочок, подложи под щечку ладошку и угомонись. Мы все тобой страшно гордимся.
— Завтра я к тебе приеду. Часиков в девять утра. — Неожиданно сказал Славян. — Никуда не уходи.
— Я завтра не смогу, — возразил Марат, — у меня завтра занятия в младшей группе.
— Сможешь. — Прозвучало в ответ, и на другом конце провода положили трубку.
На следующий день Марат впервые в жизни неоправданно, сославшись на несуществующее нездоровье, пропустил тренировку. С его учениками занимался другой наставник, или по-китайски «шифу», как называли в классической школе у-шу «Союз неба и земли» преподавателей. Вынужденное бесчестье, принятое ради друга, чем-то напоминало детское незаслуженное стояние в углу, переполненное неприятными размышлениями о непонятной взрослой несправедливости. Оно раздражало и вселяло какие-то туманные перспективы на задушевный, откровенный разговор с топтыгиным, столь неуклюже вторгшемся на территорию чужого самолюбия. По сути, на мифическую химеру, придуманную педагогами и литераторами. Ибо никогда еще настоящие агрессоры не пересматривали своих прежних решений.
Появившийся в квартире симулянта вчерашний полночный возмутитель спокойствия прямо с порога потребовал всю литературу по восточной философии и эзотерике, которая только имелась в хозяйской библиотеке. Его напористость уже раздражала. Славян несносно капризничал, швырял на диван не понравившиеся ему книги, просил испить то чая, то кофе, четырежды пытался самовольно обследовать платяной шкаф. Вроде бы, подозревая Марата в злокозненном укрывательстве редких фолиантов.
— Зачем тебе столько книг разом, и какое отношение они имеют к твоей поездке в Мексику? — Удивлялся Марат, праведно следуя святым законам гостеприимства. — Сначала лучше поясни, что тебя конкретно интересует. Может я, и без ненужного хаотичного рытья бумаги, обеспечу успех твоего предприятия…
Но его гость только отмахивался и планомерно устраивал в комнате избу-читальню. Он раскладывал на паласе веером разные издания, нервозно их перелистывал, сортировал, распихивал по пакетам. Потом убрал все отобранное в привезенный с собой кейс, отказался от предложенного обеда и, не откланявшись, удалился.
8
Теотиуакан — основанный в начале нашей эры неизвестным народом огромный город, находящийся ныне рядом с мексиканской столицей. Согласно древней легенде, именно тут в начале времен собрались боги, чтобы решить, кто из них возьмет на себя освещение мира. Сказание записал со слов индейцев францисканский монах Бернардино де Саагун сразу после завоевания Мексики. Затем он опубликовал его в труде «Historia General de kas Cosos de Bueva Espana» («Полная история новой Испании»), частично раскрыв европейцам космогонию аборигенов. Город богов (так с языка науатль переводится название комплекса) просуществовал около восьмисот лет, после чего был по неясным причинам навсегда оставлен жителями. Некоторые исследователи считают, будто Теотиуакан несколько древнее и датируют начало его строительства приблизительно 200 годом до н. э.
9
Властелин Пакаль — основатель и первый правитель Паленке. Полное имя и титул — «Макин Пакаль», что означает «Великий солнечный щит». Правил с двенадцатилетнего возраста. Похоронен в Храме надписей. Крышка его саркофага, украшенная великолепной резьбой, постоянно становится объектом исследований и сенсационных «открытий». Самое нашумевшее «открытие» — утверждение, что крышка содержит изображение допотопного астронавта, лежащего в пилотском кресле звездолета, работающего на ядерной тяге. Однако имеется как минимум одно по-настоящему сенсационное и загадочное открытие, связанное с гробницей властителя Пакаля. По данным современных исследователей — покойный был высоким, отлично сложенным мужчиной лет 40 от роду. Однако надписи того исторического периода сообщают, что он скончался в возрасте 80 лет и 158 дней. Получается — раньше жители Мезоамерики знали секрет долгой активной молодости, либо такое положение вещей обеспечивалось определенными медицинскими технологиями, доступными правящей элите индейцев.