–Да, блядь, блядь, блядь!!! Как так-то?! Почему?! Почему такой невероятный, уникальный, неизъяснимой сладости Дар, даётся этим…, этой биологической плесени?!
–Вот и мы, Ваше Императорское Высочество, всё это время ломаем голову, почему – то, что абсолютно невозможно нам ‐ даётся им, животным стоящим на неизмеримо низшей, чем наша, ступени развития, да ещё и постоянно, непрерывно деградирующим. Одно успокаивает, то что, Дар этот, согласно нашей статистике, даётся им, этим носителям, очень и очень редко. Мы знаем их, всех, ускользнувших, после вышелушивания, от нашего плена, наперечёт. Но тем не менее, обидно, очень обидно, Ваше возмущение по этому вопросу – более чем справедливо, Ваше Императорское Высочество.
––
–Жанночка, прости, пожалуйста, я пришёл бы раньше, но служба то длинная, предпраздничная, завтра же…
–Ой, не говори мне пожалуйста ничего про это, не хочу, не надо, – протестующе заскулила жена.
–А потом, через два дня и Наш Праздник, пятнадцать лет, – разувшись и снимая куртку напомнил Алексей.
–Спасибо…, помнишь…, – голос женщины смягчился от благодарности, – ужинать будешь?
–Да, конечно, сейчас только…, – Алексей Петрович приподнял опущенное лицо и тут же вильнул глазами от пристального взгляда жены.
–Ох! Нет! – Жанна вздрогнула всем телом, как от удара в живот, – а я ещё, дура, думаю – от чего это, всё думаю нормально было с Олечкой, и тут на тебе! Алексей, как ты мог?! Ты же мне обещал! Ты же покаялся! Ты же сказал, что всё, что больше никогда!
Согнувшись перед тихо рыдающей женщиной, как нахулиганивший, раскаивающийся школьник, Алексей забормотал:
–Да я не хотел…, и не думал, что так получится…, не ожидал нападения…, и как она меня вычислила понять не могу("врёшь, врёшь, знаешь как она тебя вычислила и где")…, против воли среагировал…, растерялся от неожиданности…, прости, милая, правда, прости, – Алексей опустился на колени и ткнулся лицом в бёдра жены.
–Не трогай меня, не прикасайся ко мне, чудовище, не надо, не хочу, – Жанна пятилась от упрямо ползущего за ней на коленях Алексея Петровича, пока не упёрлась спиной в стену. Умолкла. Бесконечно долгие минуты слышалось лишь тяжёлое, сдавленное как у астматика дыхание. Потом хриплым, как у пропитой бомжихи голосом, женщина проговорила:
–Конечно я тебя прощу, Алёшенька, как я могу тебя не простить… Вставай, не надо передо мной так, я, чай, не Богородица… Иди поешь, – слабо-безжизненно погладила она покорно склонённую перед ней седую голову.
–Хорошо, спасибо, родная, сейчас поем, только вечернее правило…
–Ну вот, опять! – вновь отчаянно взвилась Жанна, – Лёша, ну сколько можно уже?! Ты что, пока лоб не разобьёшь – не успокоишься? Разве мало ты для Него сделал? А как ты живёшь? Есть за что благодарить?
–Не надо, не начинай опять, – умоляюще попросил Алексей.
–А ладно, делай, что хочешь, и как хочешь…, устала я, сил нет…
–Спокойной ночи, родная, – пожелал глава семейства в спину никак не отреагировавшей, быстро шагающей по коридору, жены.
"Какая она всё-таки сильная у меня, ведь вся измученная, изнеможённая, а идёт как танцует. Может? Да ну нет, другие в её возрасте бабки бабками, и без тех непереносимых испытаний, которые на неё обрушились, ей уж скоро сорок, а она всё ещё как девчонка… Эх, родная, родная моя. Есть, конечно есть за что благодарить! Мне же Его даже за тебя, за то, что встречи с тобой сподобил, не отблагодарить никогда, хоть двадцать веков на коленях простой."
Миллениум ("И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему"):
–Значит, Вы, Алексей Петрович, утверждаете, что на месте происшествия оказались случайно, просто возвращались домой с работы?
"Какая совсем ещё молоденькая, совсем сопливенькая, а уже старлей. Сколько ей? Восемнадцать? Девятнадцать? Только что, по видимому, школу милиции закончила, и сразу в следаки её. По ходу, родственные связи, иначе б, кто её просто так…"
–Алексей Петрович, проснитесь пожалуйста. Я понимаю, Вы устали, после работы, возраст опять же, но всё-таки, давайте закончим допрос, и мы, Вас, отпустим домой. Там и выспитесь. А здесь не надо спать, а то, Вы, спите, а я работаю, – птичье щебетание завершилось совершенно девчачьим хихиканьем.