- Думаю, они подадут нам какой-нибудь знак, - высказал предположение Мишель.
- Лучше вернёмся в комнаты, на всякий случай, - сказал Алик, к которому вернулась подозрительность. - А то вдруг Репей задумает нас проверить.
Алик не зря беспокоился. Около одиннадцати аспирант Репкин, действительно, прошёл по всем комнатам первого «Й». Но ничего подозрительного не заметил - все лежали в своих постелях и ровно дышали. Мишель даже похрапывал. Но как только шаги Репкина стихли в коридоре, все «йошки» как один подняли головы от подушек. Разумеется, никто и не думал спать. И ждать до полуночи - тоже. Так что, за час до объявленного «ёшками» срока все вновь собрались в комнате Костика.
- Нельзя идти в радиорубку. Её наверняка закрыли. И, скорее всего, она охраняется, - был уверен Алик.
- Тогда в подвал? - предложил Мишель.
- Ненадёжно, - помотал головой Костик.
- В актовом зале, - предложил Ваня, - туда сегодня п..перенесли мебель из классов. Мы её укрывали п.. плёнкой. Если что, спрячемся под столами.
- Пойдёт, - одобрил Алик. - Тогда дождёмся «ёшек» и поднимемся в актовый зал.
Около полуночи в окно влез Енька Петров.
- Готовы? - шёпотом спросил он, - тогда идите за мной?
- Куда?
- К вам в корпус нельзя, там полно охраны. Я знаю место получше!
Когда все «йошки», один за другим, спустились по пожарной лестнице на улицу, Енька повёл их каким-то запутанным, но, видимо, хорошо знакомым ему путём, через кусты, мусорораспределитель и хозблок. В небольшой рощице у медблока он остановился и тихонько присвистнул. Из темноты вынырнули четверо. Енька велел «йошкам» молча следовать за ним и его компанией к медблоку. Дверь туда оказалась открытой. Внутри царил полумрак, только в кабинке охраны горел неяркий свет.
- Охранник спит. Он старый совсем. И коньяк пьёт, - предупредил Енька, - так что за мной, но тихо.
Поднимались по такой же плохо освещённой лестнице на третий этаж, в изолятор. Енька уверенно открыл дверь, над которой мерцало табло «карантин».
- Не бойтесь, - сказал он «йошкам» в полный голос, - здесь не опасно.
Енька и его компания привела «йошек» в палату. А когда кто-то включил свет, «йошки» и «ёшки» замерли: у них наконец-то появилась возможность разглядеть друг друга.
Алька сначала расстерялась: на миг ей показалось, что у неё двоится в глазах. Прямо перед ней стояли две совершенно одинаковые Евы. Обе в школьной форме, с двумя одинаковыми аккуратными косичками и даже выражение на лице у них было одинаковое. Но не ошарашенное, как у остальных, а такое, будто они знали друг друга давно и наконец встретились.
Костик исподлобья смотрел на девочку. Девочка была похожа на него всем: такая же курносая и с ямочкой на подбородке. У неё были стриженые чуть вьющиеся волосы, и если бы не школьная юбка, она бы вполне могла сойти за мальчишку.
Ваня Севбах густо покраснел и едва мог поднять глаза на своего двойника - Севу Бахина. Тот, напротив, разглядывал Ваню без единой капли смущения.
Алька сначала подумала, что её двойника здесь нет. Не тот же чернокожий мальчик... И тут её будто ударили по голове чем-то тяжёлым. Мальчик сверкнул белозубой улыбкой. Никаких сомнений. Это был её двойник. Её альтер-эго. Брат-близнец. Далёкий потомок Ибрагима Ганибалла, деда Александра Сергеевича Пушкина. И, без малейших сомнений, он был на неё очень-очень похож. Как если бы Алька намазалась коричневой краской.
- Ну, привет, - Алька выдавила слабую улыбку. - Абрам, да?
Темнокожий кивнул:
- Все зовут меня Абик.
Мишель Колонозов уставился на кровать, на которой лежала его заплаканная копия - Васёк Лозинский.