В другой конец коридора тяжело шагающие гости точно не успели бы пройти — зато совсем рядом здесь двадцать третья палата с юной среброволосой девушкой, которая реципиенту, в теле которого оказалось мое сознание, приходится сестрой.
Дверь хлопнула, в коридоре из звуков остались только цокающие каблуки. Похоже женщина идет к сестринскому пульту. Так. Что делать? Решение отложил: прежде чем бросится что-то делать, нужно решить первоочередную проблему — наконец двинулся я к огороженным кабинкам.
Перед тем как осознанно начинать свою новую жизнь, делая выбор — бежать или остаться, подарил себе пару десяток секунд блаженства. За это время не думал вообще ни о чем, стоя с закрытыми глазами и запрокинув голову. После вернулся к зеркалу, наклонился к крану — горло пересохло, надо воды попить. Наплевать, что из-под крана в туалете, мне сейчас хоть чуть-чуть энергии где-то взять надо.
Вопрос жизни и смерти — предчувствие опасности определенно не врет.
Пока присосавшись к крану глотал холодную невкусную воду, услышал голос медсестры. Она что-то говорила, как вдруг оборвалась на середине фразы. Все, нет больше медсестры с круглым лицом — понял я с полной уверенностью.
Несмотря на выпитую воду, горло снова пересохло. Пришлось даже приложить некоторое усилие, чтобы сбросить с себя оцепенение страха. На деревянных ногах подошел к двери туалета, едва приоткрыл, выглянул. Успел заметить, как мелькнули полы белого халата — постукивающие каблуки зашли в двадцать третью палату. Это не догадка, это я номер таблички только что на приоткрытой двери увидел.
У меня есть выбор сейчас. Дверь на лестницу вниз вот она — прямо передо мной. Пара шагов, и я в безопасности. Вот только совсем недалеко, в двадцать третьей палате, моя сестра. Пусть «сестра», в кавычках, но она теперь моя.
Вышел из туалета, захватив с собой стойку для капельниц. Приподняв ее, чтобы колеса не жужжали по устилающим пол плиткам керамогранита, подошел к двери двадцать третьей палаты. Двигался уже легко, плавно — болезненная слабость прошла, да и на адреналине я сейчас. Страха тоже больше не было — весь в туалете остался.
За дверью палаты слышалась возня — сдавленные крики и звуки борьбы. Коротко выдохнув, чувствуя, как бьется в висках кровь, открыл дверь и зашел внутрь. Палата — близнец той, в которой очнулся я. Здесь тоже четыре койки, и тоже занята только одна — на ней сейчас пыталась вырваться, придавленная сильными руками, среброволосая девушка.
Опять лица не вижу — лежит девушка на спине, но густые локоны в беспорядке, закрывают его почти полностью. Рядом с кроватью трое; двое массивных мужчин — один из них держит ноги девушки, второй перехватил руки и коленом давит ей на грудь, безо всяких сантиментов жестко прижимая к койке. Рядом суетится женщина, у нее в руках иголка шприца и сам шприц, по отдельности. Все трое — в обычной одежде и накинутых сверху белых халатах.
Едва зашел в палату, как на мне скрестились взгляды стразу трех пар глаз. Холодные взгляды, неприятные — и ни следа смущения или удивления. Сомнений не осталось — это привет от «порывистого и деспотичного» князя Гавела Лещинского. Сначала троица зашла к сестре, забрать или убить, не знаю, потом — скорее всего, собирались ко мне. Наверняка ведь в курсе нашего состояния, поэтому сначала к сестре и зашли. Потому что знали — я в полном беспамятстве. В котором до сих пор бы и лежал, если бы не звериное чувство предчувствия опасности и ощущение приближающейся угрозы, буквально выдернувшее меня из мутного беспамятства.
«Ну пришел. И что дальше?» — спросил сам у себя.
Интересно, в прошлой жизни я тоже вот так постоянно сначала делал, а потом думал? Вполне возможно. Но чтобы ты ни делал, чтобы не творил — никогда нельзя терять уверенности. Любая сотворенная дичь может прокатить, если творить ее на серьезных щщах и не давать ни единого шанса неуверенности. С такими мыслями я уже, опираясь на едущую рядом стойку капельницы, ковылял к группе у кровати.
— Простите, не могли бы вы мне помочь вытащить иголку из руки… — говорил я слабым болезненным тоном, продолжая ковылять с заплетающимися ногами. Над тем что говорю не сильно думал, мне сейчас главное попробовать хоть немного усыпить бдительность.
Отпустив ноги сразу забившейся и еще громче замычавшей девушки, один из мужчин резко встал с кровати и направился в мою сторону. Рама самая настоящая — два на полтора. Мне с моими тоненькими ручками его просто не завалить.
«Как глупо все это происходит», подумал я. Грудь ожгло злостью — на глупого себя, можно же было не ломиться в палату, а сначала помощь вызвать с сестринского пульта; возникла злость на этих ублюдков что пришли нас убивать, злость на странного незнакомца, на его нежелание отвечать на вопросы и на его обиду на «сантехника».