Увидел я этот флаг еще не один раз — видимо по традиции в государственных образовательных учреждениях его везде вешали. Странный, очень странный мир — похоже здесь некоторые расхождения с привычной мне историей.
«Некоторые!» — мысленно удивился я сам себе. Эти «некоторые» расхождения, судя по имперскому флагу заключаются в том, что здесь или не было Второй мировой, или Япония в ней как минимум не потерпела поражение.
Впрочем, удивление от канувшего в прошлое японского имперского флага быстро прошло. Потому что картинки воспоминаний, наслаивающиеся друг на друга обескуражили: драки, драки, драки. Причем не нормальные и обычные школьные драки, нет. Били или «меня» — толпой, либо бил я. Похоже, реципиенту в младшей школе жилось не очень хорошо, и его масштабно травили. Но он не терпел, а отвечал — вылавливая обидчиков по одному, причем реально оттаптывался на оппонентах.
Картинки из «своей» прошлой жизни я смотрел беззвучные. Лишь изредка тишину нарушали голоса, когда воспоминания оказывались совсем уж яркие. Как сейчас, когда «я» вбил кого-то из одноклассников головой в решетку ограждения школы, так что у него из разорванных ушей кровь пошла, а голова между узких прутьев застряла.
«Рейдзи!» — услышал я эхо среди прочих криков, среди которых фигурировало все больше «гайдзин». Меня Наоми кстати недавно так назвала — Рейдзи, я это запомнил. В иной ситуации не обратил бы внимание, но обретенная сестра-оборотень сказала во время нашего общения так мало слов, что я почти все запомнил.
Судя по увиденному и услышанному в картинке воспоминаний, в школе «меня» или пинали толпой, или обходили стороной. Появилась в воспоминаниях и сестра — она, похоже, осталась на домашнем обучении и с начала «школьных годов чудесных» я грыз гранит науки без нее. Воспоминаний, связанных с ней, было много — для «меня» это была отдушина, брат с сестрой были очень близки.
В процессе наблюдения как-то вдруг понял, что ни отца, ни матери не вижу. Ничего, совсем — кроме первого размытого воспоминания из кроватки. Несколько раз видел в картинках памяти мужчину, похоже наставника — пожилой японец в традиционной одежде, который меня учил в домашней обстановке. В основном бить макивару или работать с длинной палкой или катаной. Никакого близкого общения, никаких разговоров, только тренировки и резкие окрики.
Все чаще мелькала сестра. Мы с ней много общались — когда наставника не было дома. Очень ярко и со звуком посмотрел воспоминание, как Наоми в первый раз тайком пришла ко мне в комнату. Прежде чем мы заснули — в обнимку в одной кровати, она долго мне рассказывала все и обо всем. Растерянная маленькая девочка определенно искала поддержки и утешения — реципиент был ее единственным близким человеком в отсутствии родительской любви. А к наставнику оба, похоже, особой приязни не испытывали.
Параллельно с этим потоком воспоминаний околошкольный треш не прекращался. Апогеем, похоже, стала ситуация когда реципиент покалечил одноклассника. Сначала едва не утопил, макнув головой в унитаз до беспамятства, а потом унитаз этой самой головой и разбил.
Причем реципиент подошел к делу с умом. В американских фильмах кого-то часто в унитаз головой макают — та же знаменитая сцена с Лебовским, которого перепутали с другим Лебовским. Все потому, что конструкция слива типично американских унитазов такова, что чаша постоянно наполнена водой — так называемая сифонная система. В японской школе стояли обычные унитазы европейского стандарта, но реципиент сначала заткнул отверстие слива чужим пиджаком, а после уже воткнул в чашу голову противника, и сливал воду до тех пор, пока не достиг нужного результата.
«А я случаем не сантехником в прошлой жизни был?», — мелькнула вдруг мысль, оформленная из-за проявления столь специфичных знаний.
Как мелькнула, так и ушла, потому что воспоминания замелькали калейдоскопом. Сразу после яркого и кровавого унитазного перфоманса картинки сменились чередой комиссий, говорящих голов с открывающимися ртами, сменившихся мельтешением в аэропорту и видом из окна самолета — картинки воспоминаний перенесли меня в Европу.
Переезд в памяти отпечатался ярко, почти всю дорогу как на быстрой перемотке видео просмотрел. Замелькали вокруг сплошь славянские лица, толкучка разношерстных машин такси на стоянке аэропорта, поплыли за окном типичные пейзажи европейских старых городов, меняясь с зелеными полями и лесами. Особое внимание память уделила непривычным дорожным указателям. Надписи на латинице, но слова славянские и куча букв с диакритическими знаками — все эти черточки, точки, хвостики. Польская письменность. Ясно: голова одноклассника помноженная на разбитый унитаз привела меня в Польшу. Депортация? Бегство? В памяти ответов не было.