Мы ели молча, и я перебирала в голове события дня, которые на фоне теплого очага тишины и воздействия алкоголя перестали казаться чем-то невероятным.
— Это было умно — расплатиться банкнотой. Эдакая проверка. Если бы кто-то усомнился в ее подлинности, мы бы притворились, что сами стали жертвами мошенничества. Что в банке, с парой тысяч на руках, провернуть было бы куда сложнее. — Я потыкала вилкой вареное нечто: откуда такая упругость? — И ты держался с таким спокойствием.
Лиам покачал головой.
— Ты вообще нервничал?
— А ты что — нет?
— Ты этого никак не выказал.
— Если бы все выказывали свои чувства, — сказал он и сделал паузу, стараясь прожевать кусок мяса, затем, сдавшись, сплюнул хрящ и отложил его на край тарелки, — это был бы не мир Джейн Остен, правда?
— Правда. — Я подняла свой крошечный бокал с вином в знак согласия с этим замечанием, опустошила его и подлила нам еще. — Но ты ведь был актером, так? Наверняка тебе это помогает. Ты ничего об этом не рассказывал. — Он вообще почти ничего о себе не рассказывал; мне следовало узнать его получше до того, как мы окажемся в постоянном окружении слуг и перестанем выходить из образов. — Какая у тебя любимая пьеса Шекспира? Какое у тебя было амплуа?
Лиам насторожился.
— Самое обыкновенное — того, кто прозябает без работы.
— Но ты учился в театральной студии?
— Учился.
— В Лондоне?
— В Лондоне.
Оказавшись в тупике, я ненадолго замолчала.
— И тебе там нравилось?
— В целом да. — Он снова покраснел и вдруг выдал: — Полагаю, там всяко веселее, чем на медицинском факультете.
— Я обожала учебу на медицинском.
— Что ж, повезло тебе.
— Но мне бы и в театральной студии понравилось. Меня завораживает актерство. Я в упор не вижу особенной дихотомии между наукой и искусством, в существовании которой все так уверены. Разве нельзя любить и то и другое?
— Можно. — Он откинулся на спинку кресла и, покручивая свой пустой бокал, склонил ко мне продолговатую голову. — Значит, так ты здесь оказалась? Из любви к литературе?
— Если вкратце — да. Из любви к Джейн Остен.
— Она — чудо. — Мы задумались, и Лиам чуть тише добавил: — Подумать только — она жива. Прямо сейчас! И мы, возможно, познакомимся с ней — если будет на то воля Божья и мы сами все не испортим…
— Не испортим.
— Ты в себе, похоже, уверена донельзя.
— Я столько времени на эту миссию убила не для того, чтобы ее завалить.
Лиам никак это не прокомментировал. Я положила нам по куску мясного пирога, надеясь, что этот будет получше, чем в «Лебеде». Хотя могло ли быть хуже?
— А если не вкратце?
— Что?
— Ты сказала… — Он потупил взгляд в стол. — Ну так…
— Я попала сюда благодаря знакомому — в смысле, я, возможно, не самый очевидный кандидат, поскольку я американка и все такое, — но я была лучшим вариантом, и в конце концов организаторам хватило ума это понять. Единственная в своем роде фанатка Джейн Остен с опытом врачебной деятельности в полевых условиях, которой наглости не занимать, — как-то так. — Я помолчала. — А ты?
— Наглостью не отличаюсь, увы.
— Как ты?..
— Мне повезло.
Меня бесит притворная скромность. Лиам написал биографию лакея Бо Браммела, чем доказал, что обладает изящным слогом и остроумен — как минимум на бумаге.
— Моим профессором был Герберт Брайанд, — добавил Лиам. — Вернее, моим наставником. — Вид у меня, похоже, был недоуменный. — Это он нашел письмо.
— Ах, вот что.
Все уцелевшие письма Джейн Остен, казалось, уже были найдены — сборник с комментариями к ним выдержал одиннадцать изданий, — но тут в давно вышедшем из обращения экземпляре «Айвенго», который хранился в библиотечном архиве в Кройдоне, обнаружилось еще одно письмо. Написанное Джейн Остен в 1815 году, оно было адресовано ее подруге Энн Шарп и стало настоящей сенсацией. Выяснилось, что ее роман, предположительно начатый и заброшенный в 1804 году, спустя десятки лет опубликованный в неполном виде под названием «Уотсоны», все же был закончен. В письме Джейн Остен объясняет, почему не желает, чтобы он увидел свет, и сообщает о желании его уничтожить. Он слишком личный, пишет она, слишком мрачный.
— Это Брайанд надоумил тебя подать заявку?
— Он этому поспособствовал.
— Я уверена, что твои личные качества тоже сыграли роль. Но с его стороны это щедро. Подумать так, он и сам наверняка хотел бы сюда попасть.