В нашем мире лошади были большой редкостью; до того как попасть в проект «Джейн Остен», я ни разу не видела их вблизи. Но к тому моменту я уже успела привыкнуть к их запаху и размеру, поэтому, несмотря на шок от появления Евы, я относительно грациозно спешилась с дамского седла, передала поводья тренеру и сделала реверанс. Нам велели приветствовать ее, не выходя из образа; впрочем, мы и так не выходили из него сутками напролет.
— Доктор Кацман. — Меня окинули внимательным взглядом темных глаз — в них сквозило одобрение. — Как я рада наконец-то познакомиться с вами лично. — Ее интонация взлетела и опала, и последнее слово она протянула так, будто не хотела его заканчивать.
У меня голова пошла кругом. Мне еще не доводилось находиться в компании человека настолько известного, настолько уважаемого, настолько богатого. Атмосфера в помещении изменилась — все теперь вращалось вокруг нее, словно аура на картине Ван Гога. Присущий ей лоск был обусловлен отчасти дорогой одеждой и ухоженностью, отчасти ее личностью как таковой.
Интересно, подумала я, если ко мне обращаются по моему настоящему имени, могу ли я ответить за себя, а не за Мэри Рейвенсвуд — ту личность, в которую я обращусь в 1815 году, — но все-таки решила выступить в образе Мэри.
— Весьма польщена, мадам.
— Я поддерживала вашу кандидатуру с самого начала. — У нее была привычка выделять и растягивать случайные слоги, а также исконно британский акцент — заученный, в этом я почти не сомневалась, поскольку она была дочерью стоматолога и выросла в Саскатуне[10], а успеха добилась исключительно благодаря собственной гениальности и упорству. — Честное слово. Некоторые сомневались, но я была непреклонна.
— За что я весьма вам благодарна. — Я чуть склонила голову, увлекшись этой игрой и в то же время чувствуя себя глупо. — Не сочтите мой вопрос за бестактность, но почему?
— Меня очень заинтриговала ваша биография — ваши перемещения по миру и спасенные вами жизни. — Она немного помолчала. — И кое-что из вашего эссе — слова о том, как исправить мир. — Она снова умолкла и выжидающе посмотрела на меня. — Это фраза из каббалы, так ведь? Ицхак Лурия? Я изучала ее, но очень давно.
Я не знала, как на это реагировать. В наш век узкой специализации Ева Фармер была раритетом, истинным ученым-энциклопедистом: физиком, чьи работы способствовали созданию сервера «Прометей», игроком в бридж международного уровня, автором благосклонно принятой биографии Джейн Остен и еще одной книги о повседневной жизни в начале девятнадцатого века. Она играла на клавесине и владела коллекцией древних музыкальных инструментов. Но чтобы каббала? Серьезно?
— Кажется, да, — наконец отозвалась я. — Но я использовала это понятие в более широком смысле, имея в виду, что личный долг каждого перед остальным человечеством — улучшить мир настолько, насколько нам это по силам. — Прозвучало это абсурдно — особенно от меня, одетой в амазонку эпохи Регентства, напоминавшую военный мундир, со стеком в руке, которым я бы в жизни не воспользовалась по назначению. Я верила в те слова, когда писала эссе; я верила в них и сейчас. Но мне доводилось оказывать медицинскую помощь в зонах эпидемии, я работала в зоне бедствия сразу же после катастрофического землетрясения. В нашем мире страданий было хоть отбавляй, а я вдруг собралась в 1815 год на поиски какой-то рукописи и личных посланий? — Пожалуй, к Джейн Остен оно прямого отношения не имеет, — сказала я, заканчивая цепочку мыслей, которые увели меня совсем в другую сторону.
— Как раз таки имеет, — отрезала Ева Фармер тоном, не допускающим возражений. — И каждое предложение в том эссе было пронизано вашей любовью к ней, если не сказать — преклонением перед ней, Джейн. Читая его, я не сомневалась, что вы — именно тот человек, на которого я смогу положиться и который сделает то, что необходимо. — Она сопроводила эти слова внезапным кивком и вскинула безупречные брови. — Думаю, мы с вами понимаем друг друга, доктор Кацман.