— Нет, простите, я не смогу!
Шарко взял пистолет с лекарством из рук приматолога:
— Ладно, не надо, я сам.
Обезьяна, которая так и оставалась в углу, слегка выпрямилась, протянула вперед руки ладонями наружу, потом, чуть отпрянув и вжавшись в решетку спиной, поднесла ладони к лицу. Шарко прицелился, но Жаспар вцепилась в его руку:
— Погодите, погодите! Она наконец-то заговорила!
Шери сделала еще несколько знаков: опустив ладони к полу, помахала руками на уровне ушей, будто пугая ребенка, затем прикрыла губы правой рукой и уронила ее вниз. Эту серию жестов шимпанзе повторила три, нет, четыре раза, после чего подошла к телу Евы Лутц и нежно погладила девушку по щеке с укусом. Шарко показалось, что он сроду не видел столько чувства, столько волнения во взгляде живого существа. Это животное действительно прямо-таки излучало глубокую человечность. Сердце старого полицейского сжалось. Какого черта он так расчувствовался из-за этой обезьяны?
— И что же она говорит?
— Она все время повторяет одно и то же: «страх, чудовище, злой… страх, чудовище, злой…»
В Клементине пробудилась надежда.
— Я же вам говорила: Шери невиновна! Сюда кто-то приходил. Кто-то, кто убил Еву..
— Спросите у Шери, видела ли она раньше это «злое чудовище».
Шимпанзе внимательно смотрела на руки и губы приматолога, передававшие ей серию знаков.
— В ее словаре больше четырехсот пятидесяти слов. Если точно сформулировать вопрос, она все поймет.
Шери подумала и покачала головой. Комиссару не верилось: вот прямо рядом с ним женщина разговаривает с обезьяной — нашим родственником, стоящим на соседней ступеньке эволюции.
— Спросите ее, зачем это чудовище сюда явилось.
Снова жесты Клементины, и снова ответ Шери. Большой и указательный палец правой руки — как буква «V», потом обезьяна быстро прикрывает это «V» открытой ладонью левой. Затем указывает на труп. И перевод:
— Убить. Убить Еву.
Шарко почесал подбородок, он был озадачен и настроен в общем-то скептически.
— Что, на ваш взгляд, значит для Шери слово «чудовище»?
— Жестокое, агрессивное существо, намеренное причинить зло. Она совершенно точно говорит не о человеке, потому что в этом случае сказала бы прямо — «человек». Это… это мне трудно понять.
— А что, обезьяны способны придумать или просто соврать?
— Если речь об инстинкте самосохранения, о выживании, им случается «обманывать». Скажем, в стае начинается драка, все — в кучу, бьются не на жизнь, а на смерть. В этом случае наблюдающая за сражением обезьяна может подать сигнал о нападении извне с единственной целью: чтобы все разбежались, друг друга не покалечив. Раз Шери сказала, что видела чудовище, значит, она действительно видела чудовище. Может быть, другую, более крупную и очень злобную обезьяну, которую восприняла как чудовище.
Комиссар просто не знал, что и думать. Он смертельно устал и до крайности запутался, хотя все вроде было предельно ясно. Еще бы не ясно: обезьяна, клетка, труп с прокушенной щекой и даже тяжелый предмет, которым нанесено смертельное ранение, налицо — всё как в стандартном детективе. Но как-то уж слишком хорошо все сходится. И возможно, здесь побывало «чудовище». А в таком случае говорящая обезьяна из категории подозреваемых переходит в категорию свидетелей преступления.
Ему бы выпить еще кофе, ему бы хоть что-то проглотить… Пока Шарко размышлял, шимпанзе снова удалилась в тот же угол и повернулась к нему спиной. Комиссар снова прицелился.
— Я бы очень хотел поверить тебе, Шери, но сейчас у меня нет выбора.
Он выстрелил. Стрела с красным кончиком впилась в спину обезьяны, та попыталась ее вырвать, но не успела — рухнула всего в нескольких сантиметрах от трупа Евы Лутц. У Жаспар выступили на глазах слезы.
— Прости, моя родная… у нас действительно не было выбора.
Шарко передал приматологу пистолет и спросил:
— Как вы думаете, мог быть у «злого чудовища» мотив? С чего бы ему нападать на Еву?
— Не знаю. Правда, позавчера я открыла кое-что, касающееся Евы, что, может быть, и связано с…
— Что же?
Жаспар в последний раз взглянула на труп, потом на безжизненное тело Шери, тяжело вздохнула и, наконец, заговорила:
— Пойдите выпейте кофе, комиссар, вы же беспрерывно зеваете! Потом я вам все объясню, а пока… пока извещу родителей Евы о том, что случилось.
Шарко придержал ее за запястье:
— Нет, погодите. Еву убили, это произошло внезапно, и родителям о смерти ребенка не сообщают вот так, по телефону. Мы сами это сделаем: к несчастью, это — составная часть нашей работы.