Он смотрел на Люси, как смотрят на близкого друга.
— Ромуальд. Думаю, что теперь ты можешь называть меня просто Ромуальдом.
Она проводила гостя к выходу, перед тем как переступить порог, он добавил:
— Если ты когда-нибудь захочешь вернуться к нам, помни: двери для тебя всегда открыты.
— До свидания, майор.
Она закрыла за ним дверь, вздохнула, не отпуская ручки. Сегодняшнее утро оказалось совсем иным, чем она планировала.
Вернувшись на кухню, она встала на стул и провела рукой по верху буфета, где были спрятаны коричневый конверт, зажигалка «Зиппо» и полуавтоматический пистолет калибра 6,35 миллиметра. Оружие музейное, но в отличном состоянии. Его Люси трогать не стала.
В конверте лежали две недавние фотографии Царно — фас и профиль. Скотина с приплюснутым носом, выпуклым лбом, глубоко сидящими в орбитах глазами. Рост — метр девяносто пять, устрашающая морда, атлетическое сложение.
«Ему удалось пальцами вырвать артерию из собственной шеи». Слова бывшего начальника все еще звучали в ее голове. Она прекрасно себе представляла эту кошмарную сцену в карцере. Юный колосс валяется в луже собственной горячей черной крови, вцепившись руками в шею… Действительно ли виной всему его безумие? Но что за галлюцинации заставили Царно поступить с собой таким вот образом?
Люси смотрела на фотографии, не чувствуя ничего, кроме злобы и горечи. С тех пор как не стало Клары, ей ни разу не удалось взглянуть на Царно как на человеческое существо, пусть даже по необъяснимой причине он пощадил Жюльетту. Для нее Грегори Царно был всего лишь ошибкой природы, паразитом, единственное назначение которого — сеять зло. И сколько ни ищи этому объяснений, сколько ни сваливай на садизм, на извращенность натуры, на аффект, никакого вразумительного ответа не найдешь. Грегори Царно был исключением, он стоял в стороне от всего остального мира, Кларе и Жюльетте не повезло оказаться у него на пути, так некоторых людей прямо при выходе из аэропорта кусает комар — переносчик опасной болезни. Роковая случайность, совпадение. Но никакое не сумасшествие. Нет, душевная болезнь ни при чем…
Фотографии Царно были уже не раз изорваны в клочья и склеены снова. Люси положила их вместе со снимками его рисунков, сделанных в камере, на дно мойки.
— Да, это хорошо, что ты сдох, Царно. Гори теперь в аду вместе со всеми своими грехами. Ты целиком ответствен за все, что совершил, и ты за это заплатишь.
Она покрутила колесико зажигалки.
Первым пламя пожрало лицо убийцы.
Люси не ощутила ни удовлетворения, ни облегчения.
Пожалуй, она чувствовала себя как человек, которому ожог третьей степени смазали гелем.
6
Ни одно расследование уголовного дела, ведущееся на набережной Орфевр, не обходится без визита на другую набережную — Рапе. Нет, полицейские приходят сюда отнюдь не затем, чтобы полюбоваться Сеной, баржами и шлюпками. Открывающееся им здесь зрелище куда менее привлекательно.
Шарко стоял, скрестив руки на груди, между двумя прозекторскими столами парижского Института судебной медицины. Слепые стены, бесконечные коридоры, свет неоновых ламп, как нельзя больше соответствующий унылым краскам поздней осени. Да еще этот запах тления, который после долгого пребывания здесь пропитывает каждый волосок на твоем теле. Бледный Леваллуа за спиной у Комиссара привалился спиной к стене. Перед тем как войти сюда, он по секрету сообщил Шарко, что ему не слишком-то нравятся эти аутопсии. Было бы странно и даже тревожно, если бы нравились!
Судмедэксперт Поль Шене расценил нынешнее свое занятие как, мягко говоря, своеобразное, ведь обезьяну в этих стенах видели впервые. Спящее животное, раскинувшись, лежало на левом столе для вскрытий. Длиннющие пальцы были чуть-чуть согнуты, будто сжимали яблоки. На столе справа под безжалостным светом лампы покоилось обнаженное тело Евы Лутц. Такие лампы используются и в операционных, потому что не дают ни малейшей тени.
Шарко молча тер подбородок. Сходство двух неподвижных тел, лежащих рядом в почти одинаковой позе, впечатляло. «Девяносто восемь процентов нашей ДНК — это ДНК шимпанзе», — сказала ему Жаспар.
К тому времени, когда пришли полицейские, Шене только что закончил внешний осмотр тела человека. Голова девушки была побрита наголо, так что стали хорошо видны и рана, и обширная гематома в области затылка. Бедняжка Ева Лутц, которую вот так вот выложили на всеобщее обозрение на прозекторском столе, потеряла и то немногое человеческое, что у нее оставалось.
— Тут все что угодно, только не несчастный случай. Если позволите влезть в вашу епархию, «Чита» тут ни при чем.