Но Филипок вдруг замер, в еще большем испуге: почти прямо на него бежала мелкой рысью сама богиня Немезида! В теплом тулупе черного руна, широкая челом и крупом, богиня влекла на круглых плечах атрибут своей божественной сущности, огромные весы...
- Что смотришь? Никогда коромысла не видел? Хочешь, дам тебе понести? Совершенно даром! Возьми, попробуй!
Вероятно, голос богини звучал не столь сладостно, как у сирен, и Филипок устоял.
- Рад бы! - скорбно скривился Филипок. - Слово хлебопашца - рад бы! Клянусь Марком Твеном! Но - на форум опаздываю.
Филипок сделал выбор не в пользу ведер с водою: зов знаний оказался сильнее зубовного стука и пяточного зуда!
Дом был полон людей и звуков. В окна, сквозь расчесанные лишаи мороза, скупыми струйками втекал грязноватый свет. Самый центр единственной школьной комнаты занимала печь. Из раскаленной груди ее то и дело вырывался пахучий кашель, толстые бока были сплошь облеплены горчичниками онучей и портянок. Под липким потолком стонали мухи. Пестрое многоголосье избы словно бы состязалось в усердии: кто быстрее и громче выкрикнет все накопленные знания об окружающем мире: сколько будет от восьми отнять два, почем водка в пришкольном кабаке, кого больнее выпорол отец, кто с утра кормлен, а кто нет, поборет Поддубный Збышко-Цыгановича, или не сможет?
- Тише, будущие господа! И дамы. Тише. - В комнате обнаружился взрослый человек, словно бы чудом попавший в этот доверху набитый разнокалиберными детьми ковчег познания. Он осторожно выгреб сквозь испарения и запахи на середину класса, потом поднял десницу. Кривоватый палец качнулся поплавком в густом подпотолочном пространстве и нырнул к двери. - У нас новенький! Не тревожьте мне веки: я сам его вижу!
Филипок сорвал шапку с головы и замер, скромно уставя взор к себе в валенки, необычайно похожие на пару пожилых игрушечных бегемотов, большого и поменьше.
- Представьтесь, юноша. Звание, возраст, пол, семейное, социальное положение? Награды? Дабы я знал, кого вносить в проскрипционные списки.
Добрую вегетарианскую улыбку говорящего подпирала снизу сивая нечесаная борода, а лоб и скулы обрамляла узенькая полоска стриженой седины, придававшая волосам окончательное сходство со связкой заиндевевших амбарных ключей, зачем-то надетой на исчерканное возрастом лицо. Учитель. По всем наблюдениям, по всем признакам, прямым и косвенным, включая походку и запахи из под бороды, выходило, что взрослый совершенно трезв, и Филипок оказался к этому морально не готов. Звучные фразы латинских приветствий примерзли к языку, в то время как тулуп и валенки исходили паром: Филипок потел и стеснялся.
- Ну-ка скажи: мама мыла раму...
Филипок попытался чихнуть, но безуспешно.
- Еще громче, господин Демосфен. Итак? Вон ведро: отдай ему камень, а взамен возьми слово.
В классе на несколько мгновений утихли все звуки и почти все запахи. Филипок напрягся, но ему не давалось даже блеяние, Из носа прямо на учительский стол выпрыгнула капля и сразу же испарилась, шипя.
- Что ж, честной отрок, если ты отказываешься от непринужденного доверительного общения... В темноте, да не в отаре, как говорится... - одну руку веселый учитель направил к входной двери, а другою стал заводить за спину, в сторону красного угла с иконой, видимо, жестами намереваясь объяснить молчаливому новичку смысл еще одной хлесткой поговорки: 'Вот бог, а вот порог'. Учитель чувствовал себя совершенно своим в народной гущице и ему это нравилось.
Филиппок едва не расплакался от обиды на собственное Эго: все люди как люди - бесплатно знания черпают, а ему - хоть в кузницу за голосом иди!
Однако, юные бурсаки, предтечи Филипка, с первого же урока навсегда утомились познавать новое: они скучали по салочкам и хороводу в компании неграмотных сверстниц, им было душно и тесно, они хотели есть домашние щи и выменивать шелобаны на подзатыльники. Только вот, родители-крестьяне, в угоду барской забаве, прогрессу и энергичным советам пристава, пообещали исправно пороть прогульщиков и исправно их пороли. Стало быть, сама судьба ниспослала им путника, и отнюдь не для того, что бы он ушел целым и неосвежеванным из системы народного просвещения!
- Сам виноват - дружно решили малолетние старожилы, - пусть отведает постного с нами наравне.
- Это Филипок, Костюшкин брат.
- Костюшкин брат? - учитель выпучил глаза навстречу сказанному, а сам отступил на два шага, словно бы для разгона перед прыжком через широкую лужу.
- Да. Но он тихий, без припадков. У него претензии к методе домашней педагогики, ему аттестат с печатями подавай, по всей форме. Вот и пришел. А так бы не пришел.
- Ладно, - неожиданно легко согласился учитель. - Гвардия не ропщет. Будешь вместо Костюшки учиться... Садись. Пардон... присаживайся: ох, уж эти мне острожные учтивости, эти лубочные деревенские бонтоны. И я присяду. - Учитель сел на место, широко раздвинул ноги, словно собираясь обхватить ими стол и комнатную печь, но вместо этого повел беседу дальше.
- Значит, из столбовых крестьян, господин Филипок? Читать умеешь? Неужто? Докажи. Прочти с доски.
- Барин-то с придурью, - догадался Филипок. Он покосился на доску и раздельно, по буквам - откуда и голос взялся - прогаркнул:
- Пи - и - эн - кей - эй... Penka!
Сразу несколько портянок, сохнущих под потолком, выгнулись в глубоких судорогах и с деревянным стуком попадали на пол: им было стыдно за дремучее невежество новичка.
Учитель почесал мозолистый затылок о графский вензель над спинкою гамбсовского кресла и кротко вздохнул.
- Репка. Так и запишем: неграмотен, с азов. Молитвы знаешь?
Филипок ответил пожатием плеч.
- Ну... так... Сура открывающая, Benedicite, Ом ману мани падум... - одна из любимейших. - Филипок выставил вперед левый валенок, за неимением тоги перебросил через плечо рукав тулупа, откашлялся, чтобы дикция была четкой и звучной, но учитель прервал его сочувственными словами:
- Герасим, помножен на семь, и Муму, делить самому. Помычал и будет, хвастаться тут нечем. Не беда, не переживай. Первый год будешь учить азбуку, на второй псалтырь. Потом уже, на третий или четвертый, в зависимости от успехов, перейдем на вторую парту, к таблице умножения. Ну, вы, непротивленцы, подвиньтесь, примите ломоносовца в когорту. Продолжаем разучивать задание этой недели.
Непротивленцы подвинулись, приняли, а затем, повинуясь дирижерским знакам учителя, завыли хором: 'Ученье - свет!' И словно поддакивая им, на широкой печной груди затрепетали и тихо запахли свежие, еще влажные с дороги, онучи новообращенного школьника Филипка.