- Ну …
- Звучит весьма дерзко, но, тем не менее, это вполне реально, - перебил меня Гимлер.
Проговорили мы долго, после чего разошлись. По дороге домой я все думал о сказанном Гимлером, но так и не уяснил одного, что он имел в виду под идеалом. Вполне ясно, что вера в идеал его определяет, что можно его добиться путем создания единого образа мыслей. Однако даже так, нельзя сказать, что мир будет идеальным. В идеале нет ничего, что могло бы не нравиться, а как может нравиться аскетизм!? Мыслей было много и следуя древней еврейской мудрости: «В любой не понятной ситуации ложись спать», я поступил именно так.
День прошел насыщенно и поэтому мне приснился странный сон. Я был в поле с девушкой сильно похожей на Юлю, у нее был дивный голос, и я не мог на нее налюбоваться. Мы бурно вели любопытный диалог на тему идеала.
- Идеала нет, - говорил я.
- Ошибаешься милый, - отвечала девушка.
- Докажи.
- Ты несчастлив?
- Я не могу назвать себя счастливым и потому да, я несчастлив.
- Как ты понял это, Саш?
- Я это чувствую.
- Ты считаешь, что человек способен понять идеал, опираясь на органы чувств?
- Думаю и органы чувств, должны быть удовлетворены положительным ощущением.
- Как долго способно прожить твое тело? 70, 80 лет? Быть может 90?
- Ну, ведь ты сама сейчас признаешь отсутствие идеала.
- А ты не понял? Тело человеческое рождено для страданий, для работы над своей душой, чтобы достичь идеала. Мы сможем добиться только внутреннего благоденствия, но никогда внешнего. Невозможно удовлетворить человеческое тело, ведь оно по природе эгоистично и потому никогда не будет бессмертным! Клетка становится раковой, когда тянет одеяло только на себя.
- Ммм …, - задумался я, после чего проснулся. Наступило утро. Впереди был новый день и новые вопросы, казалось, сон объяснял мне бытие идеала, но он не давал в таком случае ответа на любовь, ведь любовь сильнейшее чувство, ради него люди способны приносить себя в жертву, а значит, отвергают в себе рак. Выходит, человек должен достичь благоденствия, но на деле бессмертно человеческое страдание, люди так или иначе страдают, а что дает лишь с годами любовь, так это только свое угасание. А за ними муки и вопросы, за что и почему я прожил эту жизнь наполненную бессмысленной болью!?
Глава V
Когда я захотел поговорить с Гимлером на тему, которая меня интересовала, он ответил, «не сейчас». Затем он повел меня на кухню и усадил на стул, поставленный посреди комнаты.
- Волосы это носители информации и чтобы избавиться от груза прошлого, тебе нужно подстричься, затем сменим стиль одежды, и только после будем начинать новый виток в твоей жизни. В таком случае тебя ничего не будет тяготить от прошлого, и мы сможем спокойно начинать свой проект.
- Проект? – Спросил я.
- Да, об этом позже. Сейчас нам есть чем заняться. Не крутись.
Я сидел на стуле и наблюдал, как падали мои волосы. По словам Гимлера это летели кусочки моей памяти, которые уже привнесли в мою жизнь необходимый опыт; он говорил, что не стоит больше хранить эти фрагменты, и не важно, приняли ли мы это учение или нет, это не такая уж и проблема, необходимое все равно закрепится подсознанием само.
Если со стрижкой было просто, всего лишь укоротить длину волос, то с одеждой было гораздо сложнее. Гимлер стоял возле окна, смотрел на меня и думал, щурился, подходил ближе, отходил дальше и все время молчал. Затем подошел вплотную, сел на корточки напротив меня и произнес:
- Как ты относишься к классике?
- Я? К классике?
- Да.
- Ну … никак, я ее можно сказать никогда и не носил.
-Великолепно! Иди, ополосни голову от волос и пойдем.
В этот день было прохладно. В магазине он одел меня в светлые брюки, лиловую рубашку, черно-лиловый джемпер, пальто и шляпу. Выглядел я весьма необычно для себя и немного вызывающе. Уже в магазине поймал на себе десятки взглядов продавцов, покупателей и простых зевак. Поначалу было непривычно и даже неудобно, мне, казалось, будто я облит керосином, а затем подожжен. После как-то попривык к вниманию и шел уже отстранено. За это время я ощутил всю глупость существующего мира. Достаточно выглядеть иначе, чтобы изменить отношение к себе. Диалог с кем либо, был уже встречен на вы и никакого намека на фамильярность, не было. На тот момент я еще и не подозревал истинного предназначения нового стиля и меня это собственно устраивало.
Мы зашли в бар. Вероятно, Гимлер хотел, чтобы я больше ему открылся и вытащил все камни из себя наружу, но не тут-то было. После четвертого стакана виски, диалог зашел о семье, и я спросил его: