А Гена уже во всю пел "Чайф"
Эй, я уезжаю
Я это знаю, я тебя провожаю
Эй, мне уже 17 лет
Ну и что, куда ты тянешь меня в буфет
Эй, выглядишь молодцом
Бутерброд в дорогу с огурцом
Эй, вот тебе мой совет
Дорожным бутербродам - нет, нет, нет
Песенка пришлась кстати, в каком-то смысле все обитатели ковчега находились в дороге. У всех была беспокойная профессия, многие часто ездили с места на место и не понаслышке знали о дорожных общепитах, вокзальных буфетах и кормежки в самолетах. Майору это было близко, так как он несколько раз травился шаурмой на Ярославском вокзале. Да и песенка была жизненная, задорная, заставляющая с юмором взглянуть на различные дорожные коллизии. Все дружно подпевали, и только Молот сидел задумчивый и глядящий в стену за плечом гитариста. Веселая песня вскрыла в душе майора то, чего он хотел забыть: пыльный южный город, выщербленные пулями стены домов, разлагающиеся под стенами гор отдела трупы боевиков, маленькая комната на третьем этаже, пробитая осколком дребезжащая гитара, молодой лейтенант с красивым голосом звучно выводит:
Эй, эй, эй, под кроватью старый таз
Пробит насквозь голубой унитаз
Как гордый линкор, побывавший на войне
Мачты сбиты, пробоина в дне
Пуля, влетевшая в амбразуру, попала парню в шею. Он умирал долго, хрипя, пытаясь зажать рану, через которую хлестала кровь. Майор тряхнул головой, отгоняя видение. Геннадий по-прежнему наяривал песню, все смеялись и пели. Кто-то уже вспоминал о том, что с ним случилось в дороге. Никто не заметил, что с бывшим майором что-то произошло. Хотя почему бывшим? Русский офицер бывшим не бывает. Майор натянул на себя прежнюю радостную маску, но настроение было испорченно.
А Геннадий все пел.
Эй, я куплю журнал "здоровье"
Это вредно для здоровья
Даже если нечего читать
Гораздо безопасней на верхней полке спать
Эй, как тебе глаза напротив
Ты удивишься, но я снова против
В дорожных знакомствах, какой толк
А вдруг ее встретит на перроне боксер
Эй, эй, эй, под кроватью старый таз
Пробит насквозь голубой унитаз
Как гордый линкор, побывавший на войне
Мачты сбиты, пробоина в дне
Эй, так ведь я же уезжаю
Я это знаю, я тебя провожаю
Эй, убирайся к чертям
Мне надоели твой советы, доберусь сам!
Эй, ну ты и гад
А еще называется младший брат
Желаю тебе купить журнал "Здоровье"
Съесть тухлый бутерброд и получить по морде
Песня кончилась, и Молот вздохнул с облегчением. Народ пел песни, изредка прерываясь на тосты, никто не говорил о работе и даже Майор сумел вернуть утраченное настроение. Около полуночи почти все расползлись. Инна капитулировала перед более опытной Ангелиной и удалилась одной из первых. В баре остались Аркаша с Галей, Гена со своей пассией, которую вроде бы звали Наташей, а может и Олей, Мечислав не запомнил, и он с Ангелиной.
- Ну что, майор, обещанные Дожди? - спросил Гена.
Молот кивнул. Ученый улыбнулся и ударил по струнам. Красивый голос разорвал сонную тишину бара.
Видно, нечего нам больше скрывать,
Все нам вспомнится на Страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым исполненье надежд.
Видно, прожитое - прожито зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль.
Видишь, падают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.
Вот теперь майор окончательно понял свою ошибку. Нельзя было просить спеть именно эту песню. Да, она любимая, да, с ней связано много хорошего, но сейчас это похоронный марш для шести миллиардов людей. Песня о тех, кто спасся с земли, песня про них. От этого стало страшно. Но майор мужественно слушал. Это была его голгофа.
Мы затопим в доме печь, в доме печь,
Мы гитару позовем со стены,
Все, что было, мы не будем беречь,
Ведь за нами все мосты сожжены,
Все мосты, все перекрестки дорог,
Все прошептанные клятвы в ночи.
Каждый предал все, что мог, все, что мог,
Мы немножечко о том помолчим.
Этот куплет причинил ему особенную боль. Он рвал на куски душу. Этот куплет был написан про ковчег и этот вечер. Про тот вечер, когда самолет оторвался от бетонки военной базы. И только малая часть сидящих в самолете людей знала, что все люди вокруг обречены. Что они чувствовали тогда? Считали ли себя предателями? Радовались ли спасению? Или тихо плакали в душе? Майор не знал, но он чувствовал все это, слушая Гену.