(Это точно. Давай, я за тобой.)
Шарф кивнул и, петляя, побежал прочь от горящего автобуса. Их дикие, в большинстве своем мертвые, валялись вокруг. Очки обернулся и посмотрел на огонь, жадно пожиравший остатки машины и тела двух Пастухов. Он снял темные очки, прищурился, глядя на ярко пылавшее пламя. Его карие глаза странно поблескивали, по ним иногда пробегали пятнышки белизны, словно молочная пенка по поверхности кофе.
— В конце концов, ты поступил верно. Прощай, приятель.
Человек надел очки на нос, пряча за ними свою тайну, и побежал следом за Шарфом.
Просыпайся.
Что? Кто это? Я устал, отстаньте от меня. Не хочу.
Просыпайся, Жень. Хватит, просыпайся.
Отстань, говорю. Надоело. Я хочу спать.
Просыпайся. Быстрей.
Вепрев открыл глаза, застонал от резкой боли, огненными спицами вонзившимися в мозг. Перед глазами все плыло, он почувствовал дурноту, снова закрыл их и стал планировать в такое приятное состояние сна. Ему казалось, что он лежит под теплым одеялом, в своей кровати, что завтра не надо идти в школу, потому как ее отменили из-за низкой температуры, а значит, он может спать хоть до полудня, наслаждаясь теплом своего тела и холодом воздуха в доме. Он с улыбкой на губах пошевелился, стараясь поглубже забраться под одеяло, и стрела острой боли пронзил поясницу, выдергивая его из бреда. Он едва слышно застонал, с трудом открыл глаза, теперь, кажется, соображая, где он и что произошло.
Капитан лежал в пассажирском отсеке вертолета, куда его откинуло в тот момент, когда мертвый пилот отправил «вертушку» в ее последний полет. Вепрев приподнял голову и посмотрел вперед, в кабину, где виднелась только спина, наверное, Малышева, навалившегося на панель управления. Майор не шевелился. Как и сам Вепрев.
Он попытался подняться, но боль тотчас скрутила его, заставив закашляться. Кажется, вертолет горел. Вепрев закрутил головой, пытаясь понять, что с ним, почему он не может двигаться, но ему удалось только слегка пошевелить шеей. Он не мог взглянуть вниз, на свои ноги, но чувствовал… что ничего не чувствовал. Кажется, меня придавило, мелькнула холодная мысль. Черт, неприятно.
Евгений как мог извернулся, его лица коснулся холодный ветер, задувавший через рваную дыру в фюзеляже. Некоторое время капитан равнодушно смотрел на толпу зараженных, стоящих шагах в тридцати от упавшего вертолета и пока что не решающихся подойти. «Может, их отпугивает огонь», — подумал Вепрев, вдыхая воздух с легким привкусом дыма. Надо выбираться отсюда, как можно быстрей. Он снова попытался вывернуть голову, чтобы взглянуть на свои ноги, и в этот момент услышал покашливание впереди.
Капитан посмотрел в ту сторону, ощущая, как холодный пот выступает на лбу и висках. Он не мог поверить в то, что слышал, наверное, ему просто показалось, конечно, показалось… Когда спина в форменной гимнастерке вздрогнула, и человек стал подниматься, Вепрев прикусил до крови губу, сдерживая крик. Этого просто не могло быть. Неужели все, что он сделал и пережил, напрасно? Полковник Малышев медленно выпрямился и обернулся, поднимая пистолет. Правая щека была разорвана, кровь стекала на китель потоком, глаз вытек и теперь отвратительным беловатым гноем сочился из прищуренной глазницы.
И он ухмылялся, показывая зубы в дыре на месте щеки.
— Ты… — Малышев закашлялся, кровь потекла толчками, он сплюнул. — Ты… испортил все… все веселье.
Малышев шагнул вперед, покачиваясь, как зомби. И по-прежнему скалясь, здоровый глаз мерцал каким-то безумным весельем.
— Зачем вы так, дру… дружище? Все ведь было хорошо — но вы решили испортить весь карнавал. К тому же… к-хаа… сломали мой вертолет и убили пилота…
— Не я стрелял в него, — прохрипел капитан, чувствуя, как последние силы уходят вместе со словами.
— Не вы? Да, нажимал на курок я, но если бы не ваше предательство — ничего бы не… кхек… ничего… не произошло. Вы наставили оружие… оружие на вышестоящего офицера. Знаете, что за это бывает?
Малышев остановился, склонив голову на бок, словно действительно ожидая ответа. Вепрев молчал, он сосредоточено нащупывал что-то под правой, почти бесчувственной рукой. Что-то, напоминающее курок автомата. Он чувствовал, ладонь была почти раздавлена навалившимся железом, но все же… все же…
— Молчите? — Малышев подошел еще ближе, пистолет в руке направлен в лицо капитана. — Я отвечу, если вдруг случайно вам отшибло память. Полагаю, это из-за того, что ваши ноги превратились в кашу, как и то, что находилось между ними, — Малышев засмеялся. — Я догадывался, что вы думаете не тем местом, да догадывался… Так вот, во время чрезвычайного положения за такое полагается только одно…