В себя меня привела резкая боль в правой руке. Я с некоторым изумлением опустил глаза и увидел: от злости я так сильно сжал руку, что ранки от укусов открылись и на бинте выступили пятна крови. Я просто стоял и смотрел на них, а потом… Не знаю, как объяснить, но меня накрыла волна злости на них, такая сильная, что голова перестала болеть: все просто растворилось в красном тумане бешенства. Я хотел убить их обоих, просто вцепиться в глотку и рвать, рвать…
Не помню, что было дальше; все как-то смутно видится, словно приснилось. Помню точно, что в комнату я не вломился, вместо этого снял ботинки — чтобы не шуметь — и прошел на кухню. Как и ожидал, на столике стояла открытая бутылка красного вина и два бокала. Сам не зная, зачем это делаю, стянул бинт и просто… ну, отжал кровь прямо в горлышко бутылки. Тогда мне это показалось ужасно забавным, дескать, кровь в красном вине, они ничего и не поймут, хотя голова разрывалась от боли и злости на эту сучку. Если он или она зашли в тот момент на кухню, я, не раздумывая, убил бы.
В общем, выцедив свою кровь — несколько капель упали на стол, но я решил не вытирать их, все равно похоже на вино — я, особо не таясь, вернулся в коридор, одел ботинки и вышел. Они меня так и не услышали, представляете? Он ее трахал, играла «Энигма», она стонала, а ее парень, который хотел сделать ей вскоре предложение, стоял на улице, под окнами, не желая возвращаться в свою собственную квартиру. Я не знал, что мне делать и куда идти.
(Человек в который раз останавливается, трет виски.)
Я вернулся домой на следующий день и соседка, сидевшая у подъезда, рассказала мне про то, что Светку увезли в больницу с острым случаем какого-то пищевого отравления. Помню, она еще так ехидно улыбалась, уточняя, что увезли не только ее, но еще и какого-то мужика, который, похоже, был у нее в гостях. Я вяло поинтересовался, куда именно их увезли, кивнул и тотчас выбросил из головы название больницы: мне было в высшей степени наплевать и на нее и на ее дружка. Мне хотелось только замотать лицо смоченным в холодной воде полотенцем, чтобы не чувствовать вони человеческих тел, и лечь спать. Короче, я не дослушал старушенцию и поплелся домой, где и завалился на неубранную постель почти в обморочном состоянии. А на следующее утро — или все-таки это было через день? — по местному телеканалу уже рассказывали о сгоревшей дотла больнице и куче сумасшедших, разбегающихся от развалин, как тараканы.
(Человек усмехается, лицо по-прежнему скрыто капюшоном.)
Думаю, вы уже поняли, к чему я веду, правда? Все эти истории про новый вирус имеют в своей основе зерно правды, только предпосылки не те. Виноваты не какие-то раздолбаи из местного медцентра — им бы никогда до такого не додуматься. Не было и террористов, а болезнь эта — не сибирская язва. Нет, виноват я, и, как я думаю, военные, благодаря которым я и заразился чем-то через укус ужа. А первыми, кому я передал эту заразу, оказалась Светлана и ее приятель. Ну а дальше вы все и без меня знаете: сумасшествие, нападающие друг на друга люди, убийства на улице, стрельба военных по толпе зараженных студентов…
(Говорящий умолкает, словно сбиваясь с мысли, снова трет виски.)
К чему я это все рассказал? Просто хочу чтобы вы поняли: я не сделал все это сознательно. Точнее не так. Да, я отдавал отчет в своих действиях, но разве был у меня выбор? Как бы вы поступили на моем месте, придя домой, больной и уставший, а ваша женщина стонет и просит какого-то мужика, чтобы он не останавливался и продолжал ее трахать? Слабое оправдание, скажете вы. Возможно, слабое, но я бы не поступил так, как поступил тогда, если бы знал, к чему это приведет. Видит Бог, не поступил бы. Это будет всегда со мной, и я буду раскаиваться до конца своих дней.
(Человек смотрит на свои замотанные в бинты руки.)
Я одного не могу понять, знаете ли. Я ведь тоже заражен, и я один из первых, если, конечно, считать того треклятого ужа. Если вы заметили, то зараженные не нападают друг на друга, хотя могли бы. Но и это не главное, во всяком случае для меня. Зараженные больше похожи на каких-то безмозглых зомби, чем на нормальных людей…
(Андрей Самарин умолкает, словно собираясь с силами, а потом едва слышно говорит.)
Я не жалею себя, но… Почему же я не могу все забыть и стать одним из них? Это было бы не то чтобы справедливо — хотя возможно так оно и есть. Я зараженный, но я все помню и осознаю, понимаете? И мне приходится жить с этим, еще не среди них, но уже и не среди людей. И бог с ним, я живу, но знать, что во всем этом виноват только я — и даже уже не человек… Иногда я подумываю, что мне, наверное, будет проще покончить с этим одним…