«Я умираю», — пронеслась в уставшем мозгу мысль и тут же затихла, поглощенная странным равномерным жужжанием. Как будто где-то совсем рядом рой пчел засунули в хрустальный графин. Легкий, серебряный звон и жужжание, от которого начинала болеть голова.
«Наверное, они в моей голове. Это и есть графин. Бедный мой графин», — промелькнула еще одна невнятная мысль. Мужчина притронулся рукой к влажному лбу и почувствовал жар. Черт, похоже, он заболел. Надо немедленно собираться домой, выпить аспирина или чая с малиновым вареньем и тотчас забираться под одеяло. Это должно помочь, мама его всегда так учила.
Мужчина попытался встать, но правый бок и затылок пронзила острая боль, так что он смог только застонать и без сил откинуться на спинку скамейки. Пошел легкий дождик, принесший небольшое облегчение и, мужчина почувствовал прилив сил. Холодные капли немного прочистили мозги, помогли собраться с мыслями. Осторожно, сморщившись, Олег (меня так зовут, промелькнула мысль) прикоснулся к огромной шишке на затылке. Похоже, он порядочно хрястнулся об асфальт, пока добирался сюда.
Олег криво усмехнулся и почувствовал, что зубы непривычно болят. Сплюнул на ладонь и в свете фонаря без особого удивления увидел, что слюна была красной от крови. Похоже, ударился при падении лицом. Десна и губы наверняка разбиты, хотя он ничего и не чувствовал. Наверное, шок. Олег равнодушно отшвырнул плевок в сторону.
Мерными, убаюкивающими волнами возвращалась слабость, укачивая, унося в гудящую пучину бреда. Он что-то забормотал, глаза закрылись. Ему виделось, что он на берегу Черного моря: большое, горячее солнце припекает, слизывает с кожи зимнюю белизну, а в паре метров от него шумит море, накатывая на берег и снова отступая. Такая теплая, мягкая вода — он сейчас встанет и обязательно войдет в нее, она укроет его от этого немилосердно жарящего южного солнца, спасет от жары. Олег поднялся, стряхнул с плавок забавно, у меня такие же были в детстве, с якорем песок, и направился, с каждым шагов увязая в раскаленном песке, к воде, ласково шелестящей неподалеку. Где-то невдалеке жужжали пчелы. Олег испуганно обернулся: он всегда боялся пчел, с того самого момента, как однажды его укусила огромная пчела (на самом деле это был шмель, но для ребенка разницы никакой). Звук нарастал, приближался, заглушая даже шум волн. Неожиданно до обоняния Олега донеслась такая невообразимая вонь, будто где-то рядом прорвало канализацию. Он согнулся пополам, зажимая нос, и увидел — скорее даже почувствовал — огромное облако насекомых, приближающееся к нему; облако, закрывающее солнце. Запах тухлятины, от которого заслезились глаза, приближался вместе с мерным гулом множества маленьких крылышек. Только это были не пчелы, о нет, это были…
— …Мухи, мухи!
Олег застонал и открыл воспаленные глаза. Он непонимающе огляделся: только что собирался искупаться, а теперь стоял в каком-то парке прямо посреди бетонированной дорожки, полностью одетый. Его бросило в озноб, он задрожал всем телом, вспоминая фрагменты своего бреда: полуденное июльское солнце, море и мухи, туча мух, которых он сначала принял за пчел. Мухи и омерзительное зловоние, словно они только что оторвались от какой-то падали для того, чтобы немного перекусить несчастным маленьким мальчиком…
Мужчина вздрогнул, услышав приближающееся гудение. Звук шел откуда-то из-за поворота. В изъеденном болезнью и жаром мозгу тотчас возник образ тысяч мух, летящих они пришли за мной пришли чтобы обглодать мои косточки и унести то что останется на потом к нему. Он застонал и заковылял к скамейке, надеясь спрятаться за ней от вездесущих насекомых. Перед внутренним взором всплывали образы один страшнее другого. Тучи мух нападают на него, впиваясь своими хоботками в кожу, и пьют, пьют, пока он не иссыхает настолько, что…
Совсем рядом раздалось слабое треньканье, а следом, словно по сигналу, затаившегося за скамейкой Олега настигла волна смрада. Невероятный, сводящий с ума запах, настолько густой, что его, казалось, можно было резать ножом на кусочки. Мужчина заткнул нос и вытаращил глаза, стараясь дышать как можно реже и не понимая, что может издавать такое жуткое зловоние. Жужжание нарастало и Олег, едва соображающий от серебряного звона, вибрирующего в самом центре мозга, застонал и затрясся от ужаса и озноба. Они приближались, они хотели забрать его с собой, мамочка, мамочка, что же мне?.. Его безумный, блуждающий взгляд остановился на толстой сухой ветке, закатившейся под лавочку.