— Здрасьте, граждане, — сказал водитель. — Пожалуйста, встаньте и подойдите к нам. В городе введен комендантский час, и вы его нарушаете. Нехорошо.
Иван тяжело сглотнул, но промолчал. Ему здесь не нравилось, а еще его нервировал запах: нет, конечно, вонь тут была та еще, но сквозь аромат этой клоаки пробивался какой-то немного неприятный острый запах, похожий на прокисшую капусту… Но не совсем: этот был мягче и вместе с тем почему-то противней.
— Ребятки, вы меня слышите, нет? — повысил голос первый полицейский. Он нетерпеливо постукивал резиновой дубинкой по бедру. — Я с вами разговариваю… граждане.
Они снова не отреагировали, продолжая сидеть на корточках.
— Вашу мать, вы что, оглохли?!
С этими словами водитель шагнул вперед, угрожающе поднимая дубинку к плечу. Все трое парней как по команде встали и повернулись к полицейским. Их движения казались неестественно синхронными, как будто это были не люди, а механизмы, управляемые одной рукой. Теперь патрульные смогли разглядеть, что было у ног подростков. Иван шумно вздохнул: на замусоренном асфальте лежал мужчина, неестественно подломив под себя левую руку.
— Стоять! Застыли, суки! — заорал водитель, замахиваясь дубинкой. Парни продолжали идти вперед, наклонив головы и не обращая на окрик ровным счетом никакого внимания. Иван сделал несколько быстрых шагов назад. Похоже, сосунки обкололись до полной потери связи с реальностью — им сейчас все нипочем. Он уже видел таких, их можно было лупцевать дубинками по почкам, по голове, по яйцам — без толку, боли они все равно не чувствовали.
Кажется, водила тоже это понял: он поспешно отступил, стараясь держаться от надвигающихся парней как можно дальше. Иван нервно посмотрел на своего напарника, не зная, что делать. Что-то ему не нравилось в этих придурках, что-то было не так, иначе он бы давно пустил в ход дубинку — как и собирался его друг. Но злости на них не было, был только страх — ему не хотелось подходить к этим молчаливым фигурам, неспешной походкой идущим к ним.
— Стоять, иначе стреляю, — раздался из-за спины полицейских голос и следом металлический лязг передергиваемого затвора.
Молодой паренек-военный стоял в центре светового квадрата, обозначавшего границу проулка. Он снова натянул на лицо респиратор и теперь не казался таким уж молодым. Наверное, из-за глаз, промелькнула мысль у одного из патрульных, его глаза казались двумя ледяными буравчиками, сверлящими людей с абсолютным равнодушием.
Солдат сделал несколько шагов вперед, не опуская автомата, по-прежнему нацеленного на паренька, стоявшего посередине страной троицы.
— Отошли назад, быстро. Второй раз повторять не буду.
Повисла пауза, а потом они послушно отступили вглубь проулка. Солдат кивнул и сказал, обращаясь к патрульным:
— Посмотрите, что с этим.
Полицейские переглянулись и каждый прочитал в глазах другого, что подходить ближе к этим троим никому из них не хотелось. Но выбора не было: они медленно, осторожно приблизились к лежащему на асфальте мужчине. Рядовой держался позади, настороженно глядя на замерших, как манекены в витрине магазина, парнишек. Те просто стояли, словно странные обесточенные бытовые приборы, опустив головы и руки. Лиц в сумраке видно не было, но почему-то солдату казалось, что они безвольны, а глаза пусты, как чистый лист бумаги.
Один из патрульных охнул, и отшатнулся назад, чуть не упав. Второй сквозь зубы выругался, отстранившись… но потом снова нагнулся к телу.
— Что с ним? — солдат не спускал глаз с замерших парней. Тишина, стоявшая в проулке, была почти неестественной, и это нервировало: палец буквально прилип к спусковому крючку. Стоило любому из этих троих пошевелиться, и он бы всадил в них очередь (то, что при этом он наверняка подстрелил бы одного — а то и обоих — полицейских, солдата не волновало).
— Жив, но без сознания, — наконец, отозвался второй патрульный, тот, что был за рулем. Он поднялся, отряхнул руки и злобно взглянул на троих пацанов в нескольких метрах от него. — Похоже, парнишки, вы влипли… Так, по одному, медленно идем туда, куда скажет этот дяденька с автоматом. Понятно?
Никакой реакции. Иван снова почувствовал холодок, пробежавший по спине и заставивший волоски на руках и затылке встать дыбом. Его вывел из прострации голос приятеля: