— Что это? — спросил майор.
Стогов вытащил из пакета здоровенную старинную шпагу с тяжелым эесом и положил ее на стол перед собой.
— Шпага с золоченым эфесом. Вещь старинная и цены немалой. Чуть не сто граммов золотого напыления. Но главная ценность даже не в этом, а в том, что от роду этому клинку чуть не триста лет. Представляете? Перед вами середина XVIII столетия.
6
Вечером этого же дня был совершен телефонный звонок, который многое в этой истории поменял. Человек, на правой руке которого не хватало указательного пальца, набрал номер и сказал в трубку несколько слов. Чем привел в действие сложную цепочку событий, которые завершились не скоро и совсем не так, как хотелось бы большинству, задействованных в истории лиц.
Впрочем, пока говорить об этом еще рано. Поэтому мы возвращаемся в служебный кабинет, где Стогов демонстрирует коллегам старинный клинок.
7
Майор вызвал конвойного и велел задержанного увести. Режиссер сложил руки за спиной и не оборачиваясь вышел из кабинета. Только после этого майор поднял глаза на Стогова. Тот совсем ему не нравился. Ну, просто ни капельки не нравился.
— Все-таки странно, что такого типа, как ты, до сих пор не поперли со службы.
Стогов вытащил из кармана куртки сигареты и закурил. Несмотря на то, что вообще-то курить в их кабинете было запрещено.
— Не любите гуманитариев?
— Да как же вас не любить? Вы ведь такие милые ребята. Иногда даже бываете трезвые.
Майор двумя руками взял шпагу и немного ее порассматривал.
— Где ты это взял?
— В куртке пропавшего актера вместе с бабками лежали квитанции. Целый ворох квитанций, которые вы, товарищ майор, поленились даже прочитать. Судя по этим квитанциям, наша исчезнувшая звезда уже месяц сдавала в ломбард какие-то вещи. Утром я туда заехал и посмотрел, что это за вещи. Большую часть работники ломбарда успели сплавить, но вот шпагу я успел конфисковать.
— Ты просто пришел и забрал эту штуку из ломбарда?
— Ну, да. Оставил им расписку и забрал.
— А что еще он туда сдавал?
— Ломбардщики темнят. Но судя по ордерам, сплошь какие-то удивительные предметы. Старинные украшения. Ордена. Пуговицы с камзола трехсотлетней давности.
— Пуговицы?
— Ага.
— И где по-твоему он все это добро раздобыл?
— Понятия не имею.
— Прямо трехсотлетней давности говоришь?
— Трехсотлетнее не бывает.
Майор вернулся к себе за стол.
— Все равно непонятно. Разжился где-то целой кучей антиквариата. Вместо того, чтобы продать ее на аукционе и потом всю жизнь загорать в Гоа, за копейки сдал в ближайший ломбард. А полученные бабки кинул в лицо этому Режиссеру и через мгновение пропал. Фигня какая-то.
Стогов только пожал плечами. Он продолжал выпускать дым, самодовольно улыбаться и пахнуть всем тем, чем полагалось пахнуть такому противному типу, как он.
— Чего ты молчишь?
— Расследовать преступления, товарищ майор, это не моя работа. Я ведь не милиционер. Всего лишь консультант по вопросам истории и искусствоведения. Но как профессиональный историк хотел обратить ваше внимание на одну деталь. Видите, на эфесе изображен герб владельца? Вот тут. Толстый мужчина в монашеской сутане, два скрещенных клинка и латинский девиз.
— И что?
— Да, в общем-то, ничего. Просто это герб старинного прусского баронского рода фон Мюнхгаузенов. А девиз принадлежит довольно известному отпрыску этого рода, Карлу-Фридриху Иерониму, барон фон Мюнхгаузену.
Он посмотрел майору прямо в глаза и усмехнулся:
— Слышали о таком?
8
С набережной дуло. Она свернула с Литейного, и ветер перестал совсем уж раздувать плащ на ее маленьком теле, но все еще чувствовался. Третья дверь по Шпалерной, — и разумеется никаких вывесок. Просто крашенная в серое дверь, тяжелая и высотой в четыре ее роста. Или в два роста обычного человека.
Когда-то, лет триста тому назад, на этом месте располагался небольшой дворец царевича Алексея. Потом царевич что-то не поделил с монаршествующим родителем и попытался бежать из России, но был возвращен сюда и, говорят, погиб под пытками, руководил которыми лично папа царевича, всероссийский самодержец Петр Великий, он же Первый. Город только-только строился. Помещений не хватало. В опустевшем дворце стали временно содержать арестантов. Потом его перестроили под дом предварительного заключения. Накануне революции перестроили еще раз, и тогда это была самая комфортабельная тюрьма империи. А теперь это был просто один из городских следственных изоляторов, и администратор Театра лилипутов пришла сюда, чтобы получить коротенькое, всего на десять минут свидание с арестованным режиссером того же театра.