— Вы предлагаете опираться на веру в чудо?
— Если вы чего-то не понимаете, то это не чудо, это брешь в ваших знаниях. А я сейчас говорю о вере. Вера – это признание чего-либо истинным, вопреки всему. Допустите мысль, что Творец сохраняет всех, что смерти нет и времени нет, и чтобы родиться, надо умереть. Попробуйте представить себе эти догмы, как кнопки на терминале, нажав одну вы получите овсянку, нажав другую, кусок мяса. Вы же понятия не имеете как это работает, просто определенное действие приводит в определенному результату, вне зависимости от понимания процесса. Здесь точно так же. Перестаньте пытаться объяснить все. Откажитесь от желания подчинить себе мир, просто примите его.
Тяжело смотреть на это слишком ровное лицо с натянутой улыбкой, в тот момент она впервые рада, что глаза временной оболочки лишены цифровой четкости. Бес мог подкорректировать изображение или размыть его, но она просто отводит взгляд. Так делают люди.
— Вера во всемогущее существо, который следит за тобой и влияет на твою судьбу, это примитивная точка зрения.
— А что для вас значит "всемогущее"?
Пальцы мэтресс больше не барабанят по столу, она разворачивает руки ладонями вверх.
— Смотрите!
Кожа на ладонях мэтресс гладкая, матово-белая, руки выглядят как у манекена в магазине. Она смотрит и видит, как на гладкой поверхности кончиков пальцев проступают отпечатки, четкие линии на ладони. По всей длине рук всплывают синие вены, появляются возрастные пятна, будто невидимый художник добавляет объёма, прорисовывает детали и тени, и вот перед ней на столе уже лежат худые, узловатые руки старухи.
Она поднимает глаза на абсолютно ровное лицо. Мэтрэсс больше не улыбается ей.
— Когда-то давно, на земле, – говорит она. – Информация заменила сначала чудо, потом бога, а после и саму жизнь. Люди подчинили себе все, но их мир погиб, а мы лишь его далекое эхо. Отголоски памяти. Не можете поверить, так хотя бы подумайте над этим.
И она думает, но чем больше думает, тем сложнее решиться. Девять встает и выпутывается из кокона одеяла, на ней все та же ночная сорочка и она босая. Холод, заприметив добычу, мгновенно хватает ее за щиколотки.
Авар смотрит на неё и его зрачки сужаются, он уже понял, что она задумала. Она не слышит его пульс, но чувствует напряжение. Какое-то время они смотрят друг на друга, ледяной воздух между ними словно бы сопротивляется и дрожит. Выгоревшая татуировка отчетливее проступает на лице авара, вспыхивает в последний раз и исчезает. Терранс отводит взгляд, достает нож из-за голенища сапога и делает три зарубки на каждой руке, кровь быстро сворачивается и из ярко голубой жидкости превращается в темно-синюю кристаллическую корку. Девять не понимает как это работает, но знает что в его крови — сеорид. Проводник для быстрой регенерации и скорости реакций.
Терранс наклоняет голову, прислушивается и бросает мимолетный взгляд в сторону берега, в прошлое, куда возврата нет. Терранс пошел не только против Императора, но и против Ордена, на берегу их ждет смерть и даже хуже того — забвение.
—Двери, ведущие внутрь, откроют путь наружу, — говорит Девять-четырнадцать. Сердце её колотится, живот крутит, как в центрифуге на предполетных испытаниях. Если она права, то перед ней тот самый корабль, а значит, она любой ценой должна попасть внутрь.
— Смерти нет, — говорит она и голос ее звучит уверенно. Для нее смерти нет, ведь она просто память, записанная в оболочку. Сделав глубокий вдох, она повторяет еще раз:
— Смерти нет, а чтобы родиться, нужно умереть.
Преисполненный веры, Преподобный Даниил поднимается. Снимает плащ и отбрасывает в сторону. Отстегивает пояс и начинает снимать с себя аюбу. Она длинная и будет мешать ему в воде. Пояс он застегивает поверх нижней рубахи, поправляет маску на лице и мешок с кислородом.
— Айя, позвольте взять вас за руку, — просит Преподобный. Девять-четырнадцать кивает и нащупав в темноте его руку, она сжимает сухую, горячую ладонь.
— Доктор, придется прыгать, — говорит авар, но доктор от страха только мычит.
— Н-н-н-нет, я… не … !
— Помните, доктор, пути назад нет, — говорит Терранс, хватает доктора за ворот пиджака, встряхивает и прижимает к себе. — Сделайте очень глубокий вдох, доктор!
Она смотрит на темную, маслянистую воду. Вода густая и холодная. Совсем не похожа на бассейн в научном городке. Если она ошиблась, то они все умрут, а ее выбросит обратно в оптоларс.
— На счет три, — и она начинает считать. — Раз, два…
— Три, — выдыхает Преподобный и вместе они делают шаг за борт.
Холод впивается в тело. Она отпускает руку Преподобного и открывает глаза, вокруг нет ничего, кроме темноты. Вода слишком густая, слишком холодная и она утягивает ее вниз. Тело тяжелое и каждое движение требует огромных усилий. Она пытается всплыть на поверхность, но лишь тратит силы и кислород. Инструктор говорил ей — выдохни, расслабься и не сопротивляйся. Опустись на самое дно и оттолкнись.
Ее накрывает паника и она забывает все, чему ее учили.
В ушах раздается оглушительный писк, это бес подает сигнал тревоги. Ногу сводит судорога, Девять кричит и выпускает остатки воздуха. Красный сигнал беса на сетчатке вспыхивает ослепительно ярко. Она делает судорожный вдох и черная вода заполняет легкие.
Мэтресс Ванесса лен Валлин
На дисплее мигают цифры, но ты не можешь их разобрать. Лицо закрыто маской. С тихим шелестом по трубкам сливается соленый раствор. Камера считывает показания с беса и посылает сигнал, терминал начинает автоматическую разгерметизацию. Шипит воздух. Ты хватаешься за поручни вдоль стен камеры, сжимаешь их изо всех сил и чувствуешь холодную поверхность под пальцами. В невесомости нужно за что-то держаться.
Каждое пробуждение напоминает тебе: материя не бесконечна. Ты распадаешься. Медленно, но неотвратимо, тело превращается в песок, мелкий, белый песок. Требуется все больше ресурсов и времени на восстановление.
Крышка камеры отползает в сторону.
Яркий свет. Гудение фильтров и запах очистителя. Мир вокруг растекается черно-белыми кляксами. Надо смыть раствор и закапать в глаза реконструктор для сетчатки. Пройдет несколько часов, прежде чем ты сможешь назвать это тело своим.
Размытый силуэт в белом комбинезоне наклоняется над камерой. Ты узнаешь едкий запах синтетика. Тебя берут на руки, словно ребенка и вынимают из утробы.
Кровь начинает стучать в теле, тепло бежит по венам, мышцы сокращаются.
Тебя усаживают в кресло и закидывают голову. Ты чувствуешь жжение, моргаешь, по щекам текут слезы.
Времени нет и смерти нет, но есть боль, она вытянулась вдоль позвоночника и грызет тебя.
Сохраняться все сложнее. Памяти слишком много, и чем глубже проницаемость, тем быстрее тело приходит в негодность. Последние несколько лет ты меняешь оболочку каждые сутки. Забвение для тебя роскошь. Времени нет, но время еще не пришло.
Теплая ванная, мягкий халат и кресло. И вот ты, наконец, в своей каюте. Панорамные окна зашторены. «Лик Аурелии» висит очень высоко, система зеркальных фильтров защищает каюту от температуры и яркого света. Еще пара часов и ты сможешь самостоятельно встать и одеться, а пока тебя бережно пересаживают на мягкую кровать, укладывают и подключают к системе. Одна игла входит в шею, вторая в бедро, жесткий каркас кровати принимает форму твоего тела, ты опускаешь голову в ложбинку и закрываешь глаза. Бес запускает восстановительную процедуру каждые сутки. Это еще несколько часов, но для тебя времени нет. Только те, чья жизнь коротка, не умеют ждать.