Никаких сомнений, Мелисса оставила его здесь для нее. Девять прислушивается к своим ощущения, ей тепло, но она не потеет, тело гнется во все стороны и нигде ничего не мешает. От чужой памяти кружится голова. Девять помнит восторг от свободного полета. Сердце стучит так громко, что кажется слышно в соседней каюте, стучит от желания выскочить через шлюз на открытый нос шлюпки и прыгнуть в белое молоко воздушного океана.
Знания накатывают волнами. Девять-четырнадцать, Каттери лен Валлин, Мелисса Кавано. Память смешивается, как краски на палитре.
Девять не знает, кем была, и не знает, кем стала теперь. Будто она все и никто одновременно.
В дверь стучат.
— Терри, — раздается голос авара. —Преподобный организовал скромный обед в кают-компании, я хочу чтобы ты присоединилась к нам.
Девять трясет головой.
— Уже иду, — отвечает она и застегивает скаф. На ближайшее время это ее парадно-выходной костюм на все случаи жизни, к нему надо привыкнуть.
Дверь открывается автоматически. Девять выходит в коридор, вытягивает руку и касается стены справа от себя, не разрывая контакта с сенсорами корабля она уверенно идёт до двери в кают- компанию. Терранс молча идет следом, Девять слышит хромой шаг и видит, как расходятся круги. Все вокруг создает вибрации, звук, который она может видеть.
Перед кают-компанией Терранс прибавляет шагу и обгоняет ее, он хочет открыть перед ней дверь, но дверь открывается сама. Авар отступает к стене, пропуская ее вперед. Девять перешагивает порог. Стены по правую руку больше нет, только пол под ногами и темнота вокруг. Она останавливается. Терранс входит следом и дверь за ним закрывается. Девять оборачивается. Они стоят друг напротив друга.
Девять пытается услышать его намерения.
Терранс переступает с ноги на ногу, делает глубокий вдох и убирает руки за спину. Миролюбивый жест не может обмануть ее, она слышит его злость.
С помощью её изначальной памяти авар мечтал стать Императором, но после перерождения всё изменилось. Он потерял свой статус и превратился в отступника, изгнанника и калеку. Терранс больше не привратник. Он не может открывать порталы. Теперь она его единственная надежда и он ненавидит её за то, что зависит от неё.
— Ты выполнил свою функцию, — говорит Девять. — Мы теперь именно то, что ты так жаждал обрести — память. Глубокая память колодца. Корни Единого Древа соединяют нас с Творцом. Мы больше не твоя дочь, мы — изначальная сущность. Ты не так это себе представлял?
— Ты подделка! — срывается Терранс, его гнев брызгает на неё, как слюна. Крик высвечивает очертания комнаты, в потоке света она видит стены кают-компании, стол и стулья, шкаф и кресло. Вся мебель прикручена к полу болтами. Со всех сторон на нее наступает теснота материального мира.
— Спроси себя, почему она вернула тебя таким?
Терранс делает еще шаг вперед и нависает над ней, Девять чувствует его дыхание, но руки он все еще держит за спиной. Девять тоже убирает руки и поднимает к авару слепое лицо.
— Мы — не твоя мать, мы — не твоя дочь, мы — колодец памяти, у нас нет причин лгать тебе, — говорит Девять.
— Не пытайся, тебе не удастся меня обмануть, я знаю, кто ты, — цедит сквозь зубы Терранс.
— Даже мы не знаем, кто я, откуда тебе знать?
Терранс смеётся.
—Да-а, я знаю, потому что она сказала мне, — Терранс наклоняется еще ниже и шепчет ей на ухо:— Ты такая же марионетка, как и я.
— А она сказала тебе, — отвечает Девять, так же шепотом, — что я проживу дольше?
Щека Терранса дергается от гнева.
Дверь в кают компанию открывается и на пороге вырастает фигура Преподобного, а следом за ним тяжело входит и Доктор.
— Ну вот, мы снова вместе, — громко и торжественно произносит Преподобный. — Поблагодарим же Творца за его милость.
— Вы что-то рано начали молиться, Преподобный, — говорит Терранс и оборачивается к ним, он снова улыбчив и очарователен. — Давайте сначала сядем за стол! Терри! — авар покровительственно кладет руку ей на плечо и Девять еле сдерживается, чтобы не сбросить ее.
— Стоит поблагодарить тех, к-к-кто создал эту еду, — говорит Доктор. Он почти не заикается.
— Поддерживаю, доктор, — говорит Терранс и выдвигает перед ней стул. — Нам бы их технологии сейчас не помешали, не правда ли? Что думаешь, Терри?
Она молча садится за стол.
Терранс продолжает, словно бы и не ждал ответа.
— Латирийцы могли бы и поделиться украденными у наших предков технологиями, но они предпочли оставить их себе.
— Прошу прощения, авар, но история с вами не согласится, — говорит Преподобный. — У латирийцев были и свои технологии и ничуть не хуже, чем у людей второй волны, но как теперь определить, как понять, где чье наследие?
— Моя дочь могла бы рассказать нам, как все было на самом деле!
— Мы можем рассказать тебе, — говорит Девять, стараясь чтобы голос звучал немного торжественно, — как все будет на самом деле! Но ты уверен, что хочешь услышать будущее?
За столом воцаряется тишина. Слышно как Преподобный разрывает упаковки с сухими пайками, как доктор расставляет на столе пластиковые тарелки и стаканчики, как разливают воду.
В углу щелкает динамик.
— Проверка системы, — звучит голос Мелиссы. — Проверка системы. Температура на борту судна 19 градусов, температура за бортом минус 57 градусов, скорость отложения льда по Раусу и Ретфелю соответствует норме. Наружный ретметр корректен. Магнитное поле в рамках нормы. Радиация в рамках нормы. Приятного аппетита.
Раус и Ретфель, память Девять-четырнадцать цепляется за эти имена и внутри ее головы взрывается мелкими осколками купол над стадионом. Это была одна из самых страшных трагедий в истории Латирии. Наросший лед пробил купол щита и колпаки запасных резервуаров, вырвавшаяся вода замерзала прямо в воздухе и падала ледяным дождем. На стадионе как раз шла игра и находилось почти полторы тысячи человек. Спасти удалось меньше половины. Причиной трагедии стали древние приборы контроля за нарастанием льда, паника и давка. Спустя почти девять сотен лет после прилета людей третьей волны и образования воздушной колонии, перестали работать наружные системы очистки купола. И только спустя тринадцать лет после этой трагедии, Раус и Ретфель создали прибор для измерения скорости отложения льда, вместе они написали таблицы сопротивления материалов при крайне низких температурах Воздушного океана и научили людей предугадывать аномальные белые дыры, где температуры не поддавалась приборам. Они создали стандарт, по которому живет Латирия и летают огромные, тяжёлые корабли флота.
Девять помнит, что Генри Раус был настоящим ученым, он буквально жил в лаборатории университета, повторяя древние опыты, а вот его сосед по общежитию, Арнольд Ретфель, был повесой и наркоманом, и в очередной раз, ставя на себе эксперименты по смеси разного рода стимуляторов, он все свои будущие достижения просто вспомнил. Но для жителей воздушной колонии “Латрия”, воспоминания Ретфеля были жизненно необходимы, ведь будущие Сопредельные Штаты Латирии, это воздушные острова у самого Предела, мир в облаках, у которого нет и никогда не было земли, только металл, лед и ограниченное количество воздуха. Мир, где никогда не забываешь, что все вокруг дано людям взаймы.
И все это Девять отчетливо помнит.
Поток почти беспрерывно заполняет её колодец. От этих знаний она становится глубже и будто бы шире, как река в половодье. А в голове продолжает падать лед и осколки купола. Наука часто двигается трагедиями и войнами, её колодец так глубок, что их в ее памяти теперь предостаточно. Девять с трудом отворачивается от яркой, манящей глубины и возвращается в кают-компанию, где звучит бархатный голос авара лен Валлина и полный рвения голос Преподобного, они о чем-то спорят.
— Если нас увидят Ткачи, то наверняка сообщат магистралам! По законам воздушного права, мы пираты! — доказывает Преподобный.
— Зря только так нервничаете, Преподобный, — отвечает Терранс. — Если Эхо Ткачей нас и зацепит, то решат, что мы мусор, мы слишком низко, погрешность в метр и корабль сорвется в свободное падение, ни один контрабандист, если он в своем уме, так летать не будет!