Терранс знает, что времени нет, но слышит его. И дело не в стрелках часов, не в крупицах песка, убегающих сквозь игольное ушко, дело в выборе, в решении, которое нужно принять.
Он может отдать дочь харонам, тогда её сущность переродится и утратит накопленную память. Если он подчинится законам Ордена, то изначальная память его дочери исчезнет, её ждёт забвение смерти и множество новых начал. Или же он посмеет бросить вызов Ордену, пойти против Дома и матери, перечеркнуть много поколений бессмысленной покорности и узаконенной лжи. Если он позволит памяти в теле его дочери накопиться, то освободит ее истинную сущность, бесконечную сущность Творца.
Он уверен, что память Каттери ключ ко всему. В первую очередь к знаниям и могуществу Вестников, первых людей, осенённых бесконечной милостью Творца после Изначальных. И если Терранс правильно распорядится полученными знаниями, то власти Ордена и его лжи придёт конец. Человек, наконец, обретет свободу, а человечество навсегда избавится от мифов.
Он, Терранс лен Валлин, избавит человечество от мифов.
Он уверен, что именно об этом говорило пророчество Дома Харат.
Терранс каждый день возвращается к тому моменту, когда Елена пыталась предупредить его. Как одержимый, он каждый день просматривает тот день, боясь упустить что-то важное.
Вот и сейчас он снова идёт к письменному столу. По прозрачной поверхности столешницы, как по воде, расходятся круги. Вдоль правого края горят четыре треугольника, по левому, повторяя волну, идет шкала, прерывистые насечки и цифры.
Стол — артефакт изначального мира, большая часть его функций давно утеряна, но он наглядно демонстрирует власть технологий, напоминающих магию.
На противоположной стене темнеет экран. Сеть молчит.
Терранс всем весом опирается на стол, широкая ладонь встраивается в круг по центру, стекло вспыхивает и отбрасывает голубую завесу прямоугольной формы. Завеса пульсирует.
Терранс опускается в кресло, откидывается на спинку, глаза его сплошные, затянутые пеленой, больше не видят комнаты.
Они на приёме у Императора. Вот он протягивает Елене Харат бокал вина, улыбается ей левой стороной лица, он умеет это делать — выбирать стороны.
Он смугл, не признает моды и волосы его на дикарский манер заплетены в косу. Серая аюба без рукавов, поверх чёрной рубашки с высоким воротом и острые серебряные запонки. Терранс терпеть не может приёмы, но он недавно вернулся в столицу и его интересуют последние сплетни и слухи.
— Что вы ему такого сказали, Елена? — спрашивает Терранс и косится на серебряную мантию Его Императорского Величества в окружении черно-красных мундиров гайолемов. — Он чуть не убил того мальчишку с подносом. Вы видели, как его отравят?
— О, нет, авар, вы не тот человек, который будет травить кого-то. Некрологи напишут: долго и тяжело болел в последний год, да примет Творец его душу.
—Вы это серьёзно, Елена? Вы только что подставили меня?
— Да, Терранс, теперь бойтесь, — говорит Елена, её дыхание сбивается. — Каждый день и каждый час, как я боюсь, бойтесь и ждите, когда они придут за вами. Я видела. Видела, как будет гореть ваш дом над обрывом, уходящий корнями в белую скалу.
Терранс слышит как стучит сердце и чувствует её страх.
В этот лунный час небо над Дерентом красное, глухое и пыльное. За городскими стенами из красного камня лежит красный песок, стоят розовые мраморные колонны, подпирающие прошлое.
За окном Императорского Дворца лежит площадь Часовых Башен, белый прямоугольник в обрамлении синих крыш, а за стенами дворца призывно колышется синий океан листвы.
Яблони.
Красный и синий. Император любит синий — цвет ринну. Почти все узники, приговорённые к смерти, ждут весны.
— Отцу не стали рубить голову, его повесили, — говорит Елена. Терранс не видит её лица. — Меня Император тоже хочет повесить на этой площади, не удивлюсь, если он выберет канун равновесия. Это так символично, отцу бы понравилось.
Она делает глоток.
Что он знает о ней?
Елена Харат, дочь последнего провидца Аррана, Евгения Харата. Её огромный городской дом в ведду всегда пуст. Она отпускает слуг, застилает мебель чехлами, даже останавливает часы. В ведду всегда очень жарко, от жары она сходит с ума и лезет на стены, видения преследуют её, она не может спать и прячется, забивается в щели, в подпол, как мышь. У неё появляется чувствительность к свету, во сне она бредит и говорит на разных, мёртвых языках. Терранс уверен, что это память корней не отпускает её.
— Последнее, что отец сказал мне: ты не представляешь, какой ценой нам далась здесь жизнь, — говорит Елена.
Она поворачивает голову и смотрит на него, но Терранс все ещё не видит её лица, оно словно скрыто от него пологом тумана.
— Хотите узнать, что случится? — спрашивает Елена.— Если бы я только могла вам объяснить, показать вам ваш дом, показать то пламя, в котором вы будете гореть. Но одно я вижу отчётливо, Терранс, именно вы станете следующим Императором Дерентии.
Терранс открывает глаза. Он снова в своей спальне. Ладонь касается круга и свет гаснет. В солнечной темноте он часто моргает и щурится, холод изнанки сгущается и течёт меж пальцев.
Он открывает верхний ящик стола, достаёт оттуда кожаные перчатки и надевает.
Никто не может помочь ему принять решение.
Никто не может погасить то пламя, в котором он горит.
На часах четверть третьего дан сол.
Терранс лен Валлин в западном крыле дома, в своём кабинете. Каттери видит его. Одетый во все чёрное, отец стоит у окна, заложив руки за спину, голова наклонена к плечу. Он слушает. Серебристые стрелки двигаются за стеклом часов. Окна распахнуты, солнце заливает лакированный паркет, придавая дереву оттенок красного кахорского, переливающегося в бокале. Посреди кабинета на металлической треноге стоит глубокая мраморная чаша, на внутренних стенках чаши вырезана карта Алькаана. Корешки книг язвят позолотой. Феррис лежит у холодного камина, положив голову на лапы, уши растекаются по полу. Терранса лен Валлина окружает глухая тишина дома, о которую вдребезги разбивается шум живого, весеннего сада.
Терранс ждёт.
Каттери смотрит на отца и тоже ждёт.
Теперь она слышит, как Творец, знает, как Маат, видит, как тот, кому даны глубокие, изначальные корни. Здесь и сейчас, Каттери знает о своём отце многое. Ей открылась его жажда власти и ненависть к матери. У этой ненависти глубокие корни, но истоки ее скрыты в темноте. Но еще более отчетливо Каттери видит его вину и гнев. Теперь она знает, как сильно Терранс мечтает снять со стены портрет мертвой жены. Знает, что когда-то давно, он выбирал жену, как после выбирал раму к ее портрету, по цвету глаз и оттенку кожи. Она была для него просто оболочкой. Живым инкубатором, чтобы выносить плод. Как часто глубоко внутри Терранс был рад, что дочь слепая и не смотрит на него материнскими, зелёными глазами. Хотя и знает, что это невозможно, ведь в проекте конфигураций, который он создавал для её оболочки, глаза Каттери должны были быть голубые, как и у него.
Там, где отцовские чувства пробивают брешь в стене убеждений, где проступает раскалённая лава сомнений и начинается отчаянная попытка убедить себя, что он в ответе за весь мир, там Каттери видит начальную стадию фрагментации, когда-нибудь она приведёт к разрушению его личности. Сильнее всего она ощущает его ужас, он просачивается со всех сторон, как холод изнанки и сдавливает грудь, от мысли что его дочь умирает, Террансу тяжело дышать, ведь вместе с ней умирает и его надежда.
Преподобный Даниил
В другом крыле дома, у постели Каттери молится Преподобный Даниил, старик шестидесяти лет, он стоит на коленях не первый час. Он знает слова, он повторяет их снова и снова, его сухая, шершавая ладонь касается ее горячего, бледного лба. Преподобный молится Творцу освободить бесконечную сущность из плоти. Старику тяжело дышать, он кашляет, делает глоток воды из кружки, но продолжает бубнить заученную молитву на чужом языке. Колени болят, но старик упорен. Он уверен, Творец услышит его и отзовётся. Так завещал Первый Предвестник, пророк Аррана.