— Похоже, додекаэдр? — немного растерявшись, предположил я.
— Именно.
Я поднял глаза на офицера, ожидая увидеть ироничную ухмылку или нечто похожее, но никакого намека на глум в глазах Бишофа я не увидел.
— Даю голову на отсечение, что понимаю твое недоумение, Влад, — поспешил заверить в серьезности представленных снимков генерал-майор. — Центр долго не мог разобраться что к чему, а главное — из какого материала сделаны эти многогранники…
— Стоп! Их несколько? — перебил я.
Взгляд Бишофа вдруг сделался каким-то особенно пронзительным:
— Тебе что-то о них известно?
На мгновение перед глазами поплыли круги и мелькнули незнакомые образы, однажды увиденные мной в состоянии забытьи, когда я впервые спустился в холодные лабиринты подземной антарктической базы. Также искромётно, как и появилось, наваждение рассеялось.
— Когда-то я видел такие, — неуверенно пробормотал я. — Привиделись в состоянии дежавю, или что это было, когда я впервые оказался рядом с двенадцатой зоной в «Новом Берлине».
Офицер пожирал меня оценивающим взглядом. Снова пожевав губами, он взял из моих рук планшет и продолжил:
— Их несколько. Все были найдены в одном из павильонов лунной нацистской базы, которую окрестили «Шварц Зонне[8]». Сохраняют стабильное состояние только в условиях невесомости. При воздействии сил земной гравитации мгновенно распадаются на молекулярном уровне. Поэтому доставить их в целости на Землю не представляется возможным. Кроме того, они не желают находиться вместе, вернее... — Штабист, на мгновение задумавшись, почесал бровь. — В общем, вся наша аппаратура перестает нормально работать, из-за чего объекты стараемся держать подальше друг от друга. Но самое интересное началось после того, как несколько экземпляров были переправлены на «Горизонт», и наши специалисты попытались их просканировать. Оказалось, что они непрозрачны для большинства известных нам волн, но главное, при непосредственном контакте с человеком начинают испускать какое-то излучение. Многогранники буквально наливаются светом.
Офицер начал взволнованно излагать умозаключения, как собственные, так и специалистов, работающих с найденными объектами, о природе и загадочных свойствах лунных кубиков. Повествование агента затянулось на целых полчаса, но предоставленная информация оказалась настолько захватывающей, что ощущение времени как будто затерялось где-то на окраинах моего разума. Я узнал о результатах экспериментов, проведенных на орбитальной станции, которые породили больше вопросов, чем ответов. Рассказ Бишофа коснулся и остросюжетной истории обнаружения многогранников на нацистской базе в кратере Шредингер.
Закончив рассказ, офицер устало протер глаза рукой и допил свой кофе.
— В общем, выяснилось, что многогранники представляют собой какую-то крайне запутанную топологическую фигуру. Рентгеновские лучи, попадающие под определенным углом, дробятся на бесконечное множество и в пределах додекаэдра выписывают немыслимые траектории.
— А при контакте с человеком что происходит? — спросил я.
— В присутствии человека мыслефон[9] бешено начинает реагировать и записывать нескончаемый поток различных комбинаций из единиц и нулей. И…
Остановившись на этом неприятно многозначительном «и», Бишоф достал из невидимого ящика стола серый платок и промокнул лоб. Образ уверенного в себе респектабельного офицера таял на глазах. В эту секунду я понял, что это оборванное «и» каким-то образом коснётся меня, поэтому внутренне напрягся. Обдумывая свои последующие слова, генерал-майор покачал головой и вздохнул:
— По-другому сказать не получится, Влад. Два наших парня сейчас в состоянии комы. Но ты не спеши с выводами. Слабыми своей биополярной силой они оказались для этих «кубиков Рубика». Нам нужен такой человек как ты! — заключил он после секундной паузы.
Я приподнял правую бровь:
— Откуда такая уверенность, Рихард?