Люк усмехнулся, забрался на кровать, снял с меня туфли и откинул их далеко в сторону.
– Не беспокойся, Кэт. Мы справимся.
– Думаешь? – нахмурилась я.
– Обещаю. – Его руки скользнули мне за спину, и он умело расстегнул змейку на юбке и стянул ее вниз прежде, чем я успела глазом моргнуть.
Я вцепилась в его руки. Мне вдруг показалось, что это не очень хорошая идея. Я не понимала, что я делаю. А что, если он сочтет меня недостаточно опытной? А что, если секс с Люком разочарует меня так же, как это было с Кевином?
Я прокашлялась.
– Ты знаешь, каково определение нимфомании в современной психиатрии? Нимфоманка – это женщина, которая не может испытать сексуальное наслаждение, сколько бы партнеров у нее ни было.
Он улыбнулся и накрыл мой рот поцелуем.
– Об этом можешь не беспокоиться.
Ему легко говорить! Это же не он много лет не имел сексуальных контактов!
Люк снова принялся снимать с меня юбку.
– Люк! – Я крепко вцепилась в пояс.
В его глазах отражались любовь, страсть – и, кажется, веселье.
– Что, Кэтрин?
Здорово! Я никогда не слышала, чтобы мое имя такзвучало! Внутри все растаяло от восторга. И это позволило Люку лишить меня не только юбки, но и колготок с трусиками – и я оказалась полностью обнаженной ниже талии.
Я быстро прикрылась обеими руками под его взглядом.
– Люк!
Его взгляд блуждал по моим ногам и вверх – к «нулевой точке». Я старалась не шевелиться – но это было трудно, в основном потому, что пиджак, блузка и бюстгальтер все еще были на мне.
Казалось, Люк не обращает внимания на оставшуюся на мне одежду. Он равнодушно скользнул по ней взглядом и уставился мне прямо в глаза.
– Кэт, я где-то слышал, что язык – самая сильная мышца в теле человека. – Он наклонился, отвел мои руки в стороны и продемонстрировал мне, насколько силен его язык.
– О Боже! – Я вцепилась в покрывало с обеих сторон и держалась изо всех сил.
Его язык медленно скользил по моему телу, изучая новую территорию. С каждым его движением я все больше вжималась в кровать.
Я приблизилась к вершине наслаждения гораздо быстрее, чем ожидала. Приблизилась, но не окончательно. Я ерзала, стараясь, чтобы его рот оказался в нужной точке.
– Ты слышал, что слово «оргазм» происходит от греческого «быть возбужденным или испытывать страсть»?
– А ты испытываешь страсть? – спросил он, снова проведя языком по телу.
– Да. – Я содрогнулась. Черт! Снова мимо! Он что, специально дразнит меня? – Немного. Но могу и больше.
Он снова лизнул меня.
– Ты предлагаешь мне продолжать?
Именно за это я и люблю его так сильно – он всегда понимает меня. Я сдержанно кивнула – точнее, отчаянно:
– Да, да, пожалуйста!
У Люка есть одно замечательное качество: если он берется за дело, то вкладывает в него всю душу. И сейчас тоже.
Он нежно покусывал меня в той самой заветной точке. Я всхлипнула. Никогда такого не испытывала – в голове все завертелось, меня накрыла отчаянная горячая волна. Спина непроизвольно выгнулась, оторвавшись от кровати – настолько интенсивным было ощущение.
– А ты знаешь, что у свиней оргазм длится до тридцати минут? – выпалила я, тяжело дыша.
– Давай посмотрим, сможем ли мы соперничать с ними. – Он тут же принялся за дело, и ничто не могло отвлечь его.
Я испустила крик, потом еще один, а потом почувствовала, как его палец скользнул внутрь. Другой рукой он шарил под одеждой, которая все еще была на мне, и мял мои соски.
– Люк! – И тут я почувствовала это! Перед глазами вспыхнули яркие звезды, и на какое-то мгновение мне показалось, что я умираю.
Когда я пришла в себя, Люк стоял надо мной на коленях, пытаясь освободить меня от остатков одежды.
– Черт! Сколько на тебе всего! – прорычал он. Он изо всей силы дернул за рукав пиджака, пробурчал еще что-то – я плохо расслышала, кажется, будто бы я хоть и выгляжу беспомощным цыпленком, но на самом деле весьма коварна.
Я фыркнула. Он сам виноват, что я в таком виде. Хотя я ничего не имела против. Вполне могу привыкнуть.
Он снова чертыхнулся, схватил воротник моей блузочки – и рванул посередине.
– Это же был натуральный шелк! – слабо запротестовала я.
Его, похоже, не очень волновало, что для производства килограмма натурального шелка требуется пятьсот шелкопрядов. Он отбросил клочья кофточки в стороны, дернул бюстгальтер вверх – и уставился на мою грудь.
Потом усмехнулся и накрыл ее обеими руками.
– Ты себе не представляешь, сколько я ждал возможности увидеть ее.
Не знаю, откуда это во мне взялось, но я выгнулась дугой под его руками, готовая к намного большему.
– Я бы хотел долго натирать тебя маслами, но больше не в силах терпеть, Кэт! – Он опустил вниз одну руку и вошел в меня.
Ой, как туго! И немножко неловко. Но, кажется, кое-что можно подправить – я стала ерзать под ним, чтобы устроиться удобнее
– Подожди, – проговорил Люк, стиснув зубы.
Ему тоже больно? Я не хотела причинять ему боль, поэтому замерла.
– Может, прекратим, пока не приступили?
– Просто расслабься, Кэт.
Ну да, легко сказать!
И вдруг он просунул руку между нами и дотронулся до меня в какой-то нужной точке. И тут же все переменилось – совсем другое дело!
Неудобство исчезло, и каждая клеточка тела затрепетала восторгом. Я сжала ягодицы Люка (такие же упругие, как и его грудь – позже проверю еще раз) и задвигала бедрами, прижимаясь к нему плотнее.
– Кэт!
Я открыла глаза и посмотрела на него.
На лбу выступил пот, а в глазах было напряженное беспокойство.
– Тебе хорошо?
Слово «хорошо» даже близко не описывает моих ощущений. Я еще активнее задвигала бедрами, чтобы показать ему это.
Он застонал и прижался ко мне тазом.
– Я больше не могу сдерживаться! Ты меня убиваешь!
– Ты знаешь, что французы называют оргазм маленькой смертью?
Люк одновременно застонал, засмеялся и поцеловал меня, двигаясь во мне дикими, неудержимыми и мучительно-сладостными толчками. Мое тело отзывалось на его движения. Я даже не знала, что способна на такое.
Люк вскрикнул и замер, все еще содрогаясь. И меня снова накрыло волной. Будто серия крошечных землетрясений – первая волна просто катастрофическая, потом каждая следующая слабее, пока я не распласталась на матрасе без сил. Люк рухнул на меня сверху.
Наконец он откатился, притянул меня к себе и уложил сверху. Поцеловал в лоб.
– Думаю, мы благополучно ответили на вопрос о нимфомании.
Согласна.
– И все же это длилось не тридцать минут, – ухмыльнулась я.
Люк рассмеялся – и смех отозвался низким рокотом в его груди.
– Для этого придется потренироваться. Хорошо, что у нас впереди много лет.
– Правда? – Я подняла голову и, моргая, уставилась на него.
– Да, – ответил он решительно. Он убрал растрепанные волосы с моего лица и серьезно посмотрел на меня.
– Я люблю тебя, Кэтрин Мерфи Фиорелли!
Я насупилась.
– Я не Фиорелли!
– Пока нет. – Он поцеловал меня, нежно и многообещающе. – Но скоро станешь. Думаю, тебе пора возвращаться домой, как ты полагаешь?
Я улыбнулась и провела пальцем по любимому лицу.
– Я хочу этого больше всего на свете!
ЭПИЛОГ
Год спустя
– А ты знаешь, что в Англии восемнадцатого века макароны были синонимом совершенства и высокого качества?
Люк поднял на меня глаза, застегивая рубашку.
– Да. Именно поэтому перья на шляпе Янки Дудль [20]назывались «макароны». – Я нахмурилась, повернулась к нему спиной и уставилась в шкаф. Когда он стал таким полным? И даже после того, как Люк заставил меня купить все эти новые наряды перед самой нашей свадьбой (мое приданое, как он выразился), я по-прежнему не знала, что надеть.