Мужчина вновь посмотрел на Наташу, но теперь уже совсем по-другому: в его глазах читалась неприкрытая ненависть.
— Не много чести для японской подстилки? — буркнул он, — притопить тут и дело с концом.
— Нельзя, товарищ Шурыгин, — покачала головой Алиса, — пока она нужна живой. Но, если будет выпендриваться — разрешу поступить с ней как хочешь.
— Моей дочери почти столько же было, — зло сказал капитан, — вот же тварь! Ладно, довезу до Зеи, как и говорили.
С этими словам он развернулся и спустился в рубку. Помимо нее на палубе был небольшой камбуз и две каюты, в одной из которых разместились Алиса и Наташа. В соседней остановились два красноармейца.
— У капитана вся семья погибла под бомбежками, — пояснила Алиса, когда они остались одни, — а сам он оспой болел, которую твои хозяева еще в начале войны распространяли. Японцев он ненавидит, а пособников — тем более. Так что смотри — у него с такими как ты разговор короткий.
Последующие пару дней Наташа сидела в каюте, под неумолчным присмотром то Алисы, то двух ее помощников. Выходить на палубу ей не позволяли и девушке оставалось смотреть в иллюминатор на плещущуюся воду и берега, на которых то рос густой лес, то мелькали какие-то поселки. Один раз они проплыли даже мимо города — как помнила Наташа, его называли Свободным, однако заходить не стали. Судя по обрывкам разговоров, подслушанным Наташей сквозь сон (когда пленница спала, Алиса и ее красноармейцы были более разговорчивы), пароход должен был довести их до города Зеи — конечного пункта судоходства на одноименной реке, а дальше большевики и их жертва отправлялись своим ходом.
Хозяин парохода зарабатывал на жизнь тем, что отвозил пассажиров с Зеи в Благовещенск — высадив Алису и остальных, он, как поняла Наташа должен был забрать группу канадских золотоискателей. Может ему и приплачивали большевики, но, скорее всего он работал не за страх, а за совесть, искренне ненавидя оккупантов. Судя по всему не один он занимался на Зее подобным извозом — навстречу им то и дело шли разные суда, со многими из которых капитан Шурыгин обменивался приветственными гудками. Пару раз попадались и менее безобидные «кораблики»- Наташа помнила, как вспыхнуло ее лицо надеждой, когда навстречу «Гольцу» двинулся сторожевой катер — явно из состава бывшей Амурской флотилии. Сейчас же над ним развевалась не красная тряпка, а темно-зеленое знамя со Спасом — флаг Амурского казачества. Охранявших Наташу Петра и Николая этот корабль изрядно переполошил — только что мирно дегустируя капитанский ханшин, оба подскочили словно подброшенные пружиной. Cбив девушку на пол, мужики навалились сверху, не давая ей подняться.
— Пикнешь — прирежу, — побежал Петр, приставив к горлу Наташи нож. Для надежности он еще и заткнул ей рот ладонью. Однако неказистый пароход, как видно, не привлек внимания речной полиции и катер проследовал мимо, даже обменявшись гудками. Часа через три на реке появился второй полицейский катер, но все повторилось по той же схеме.
Похоже ситуация изменилась — подняв Наташу с койки, Алиса собиралась сойти на берег не в Зее, а где-то раньше. В тесную каюту вошли Николай и Петр — с хмурыми, какими-то помятыми лицами, словно с похмелья или недосыпу. Скорее второе — вряд ли Алиса позволила бы им сейчас пить. И действовали они слажено и споро — ловко вздернули Наташу на ноги, скрутили ей сзади руки кожаным ремнем и вытолкали из каюты.
«Голец» пришвартовался к берегу, на который уже были спущены сходни. Капитан Шурыгин стоял у штурвала, на изрытом оспинами лице не отражалось никаких эмоций. Лишь, когда мимо него провели Наташу, в глазах мужчины снова промелькнула жгучая ненависть и он смачно сплюнул за борт. Красноармейцы провели Наташу на берег, вслед за ними легко сбежала и комиссарша.
— Отличная работа, товарищ Шурыгин, — Алиса развернулась к хозяину парохода, — Родина тебя не забудет. Надеюсь, встретимся еще.
— Все там будем, — хмуро ответил капитан, глаза его неотрывно смотрели на реку. Неожиданно на его лице отразилась тревога.
— Черт! В лес быстро!
Из-за одного из островов вынырнул патрульный катер под уже знакомым флагом Амурского казачьего войска. Шурыгин метнулся в рубку, заработал мотор и неказистое суденышко, стало разворачиваться навстречу, стараясь загородить корпусом стоящих на берегу людей.
— Давай в лес! — Алиса грубо толкнула в плечо Наташу, одновременно послав бешеный взгляд остальным. Катер был слишком далеко, чтобы его экипаж мог разглядеть четырех людей на берегу. Так что у «Гольца» были все шансы отделаться легким испугом — с катером их разделял еще почти километр, когда Алиса, с двумя ее подручными, пинками и угрозами загнали пленницу под лесной полог.
Весь день они шли вдоль Зеи, то подходя близко к реке, то удаляясь в чащу. Последнее приходилось делать все чаще: к вечеру разнообразные суда появлялись на реке чуть ли не каждые полчаса — и в одиночку и небольшими группами. Большинство из них были явно гражданскими — даже на берегу слышались разносящиеся по реке пьяные крики на разных языках, звуки музыки. Судя по нескольким презрительно-неприязненным замечаниям Алисы, это были золотодобытчики, торопящиеся спустится к Благовещенску, чтобы сесть на поезд в Хабаровске и успеть на праздник.
Ближе к вечеру на реке стало появляться все больше кораблей под флагом Амурского войска, а когда почти стемнело и на другом берегу реки засветились огни города — видимо той самой Зеи — по реке прошел военный катер под знаменем Восходящего Солнца.
— Назад! — прошипела Алиса, больно вцепившись ногтями в руку Наташи. Та опустила голову, скрывая злорадство при виде явного страха на лице коммунистки. Больше впрочем, причин для радости у девушки не нашлось — теперь ее уводили от реки, по левому берегу которой высокие холмы постепенно переходили в горы хребта Тукурингра, поросшие лиственницей, черной березой и монгольским дубом. Под одним из таких деревьев они и заночевали. Наташу сторожили по очереди, давая выспаться только одному из ее конвоиров. Сама девушка почти не сомкнула глаз — ей было слишком холодно и страшно.
Утром они вновь двинулись в путь.
Путь их был не из легких: приходилось то карабкаться вверх, продираясь сквозь заросли рябинника, смородины и спиреи, то спускаться в долины небольших рек. Порой межгорные впадины разрастались в заболоченные равнины-мари, где приходилось идти с большой осторожностью, чтобы не провалится в трясину обманчиво прикрытую зеленым ковром из мхов. С поваленных лиственничных стволов прыгали большие серые лягушки с кроваво-красными пятнами на животе, переползали ящерицы и углозубы, бесшумно струились болотные змеи. А после марей приходилось опять карабкаться в горы. За все время перехода они останавливались только трижды — перевести дух, перекусить сухим пайком, запивая водой вскипяченной в старом котелке, нашедшемся в одной из сумок.
К вечеру с вершин спустился белесый туман, порой застилавший все так, что Наташа с трудом различала своих пленитилей. Она надеялась, что возможно ей удастся сбежать, однако вокруг было слишком темно и страшно, чтобы у Наташи хватило на это духу. К тому же Алиса, понимая о чем думает ее пленница, вцепилась в ее руку словно клешней, время от времени тыкая в бок пистолетом.
Перевалив через очередную, особо высокую гору, трое сотрудников НКВД и бывшая советская докторша спустились к широкой реке, текущей откуда-то с гор. Из разговоров Наташа поняла, что это и есть, неоднократно упоминавшийся Гилюй. Горная река шумела на перекатах и порогах, где-то внизу впадая в Зею. Николай принялся разжигать костер из вынесенного на берег топляка, а Петр и Алиса стояли на берегу. Наташе было позволено сесть и едва ее ноги коснулись земли, она без сил повалилась в густую траву.
Проснулась Наташа от двух вещей: во-первых, продрогнув до костей — пусть кто-то и заботливо перенес ценную пленницу поближе к затухающему костру. Во-вторых, вокруг находилось явно больше людей, чем трое: сквозь шум реки пробивались разные голоса, мужские и женские, трава шуршала от шагов множества ног.