— Говоришь, Семен, Зея на ушах стоит? — послышался голос Алисы.
— Спрашиваешь, — откликнулся незнакомый мужской голос, — две японские роты и казачий полк нагнали. Никого не велят не впускать, не выпускать, розыск объявили. И приметы называют — особенно хорошо девку эту расписывают. И не только военные там, но и охранка японская, Кэмпэйтай — Шурыгина уже взяли. Вовремя вы мимо Зеи проскочили.
Наташа открыла глаза и увидела, что помимо ее вчерашних спутников ее окружают не меньше десяти мужчин, обвешанных оружием с ног до головы. Большинство было русскими или по-крайней мере славянами, — пару раз ухо Наташи уловило украинский говор. Но были тут и двое китайцев и эвенк, разделывавший у костра тушу какого-то животного. В отличие от своих спутников одетых в разные вариации советской формы, на таежном аборигене был традиционный летний халат эвенков из черного сукна.
«Повстанцы!» — мелькнуло в голове у Наташи. Она знала, что Зея и Тында были крайними форпостами, где оккупационные власти чувствовали себя более-менее уверенно. Дальше на север начинались горы, представлявшие собой своеобразную «подушку безопасности» пролегшую от Зеи до Алдана за которым начинался «Якутский фронт». Собственно фронтом это называлось чисто формально — на самом деле у Советов, ведущих тяжелые бои на Урале и в Прибайкалье, не было возможности держать здесь сколь-нибудь крупные силы. Впрочем, и японцы с канадцами не горели желанием наступать за Становой хребет и дальше по якутской тайге, так что установилось некоторое позиционное затишье. Орудовали тут в основном бесчисленные отряды «красных партизан» с которыми с переменным успехом боролись японские и казачьи каратели.
Алиса стояла у потухшего костра, разговаривая с рослым чернобородым мужиком, в потрепанной гимнастерке и таких же штанах. Куда лучше выглядела перекинутая через плечо новенькая — явно трофейная — английская винтовка. Рядом с ним стояла женщина, вернее даже девушка — единственная женщина из вновь прибывших. Высокая, стройная, с длинной черной косой, девушка была, похоже, даже младше Наташи. Узкие темные глаза и высокие скулы выдавали китаянку или кореянку, хотя чистокровной азиаткой она не выглядела — кто-то из ее предков явно был славянином.
Почувствовав, что блондинка смотрит на нее, полукровка подняла глаза и у Наташи невольно прошел мороз по коже. Этот взгляд — холодно-бесстрастный, как бы «пустой» был пострашнее фанатизма Алисы или откровенной ненависти капитана Шурыгина. Те, при всем своем отношении, все же видели в Наташе человека. В этом взгляде чувствовалась холодная злоба, отрешенная от всего человеческого вообще.
— Так, когда нам ждать япошек? — спрашивала Алиса у бородатого мужика.
— Не позже полудня, — пожал плечами тот, — хорошо еще, что пока самолетов не было. Тутумэ, — бородатый Семен кивнул в сторону эвенка, — был недавно у Бомнака, говорит — эвенки больше партизан не потерпят. Говорят, что от нас все беды — пустишь на постой, а потом японцы деревни жгут. И еще, якобы объедаем мы их сволочей и оружие плохое даем — канадцы, мол, щедрее гораздо.
— Ясно, — скрипнула зубами Алиса, — значит надо уходить.
— Да, — кивнул Семен, — и поскорее, к Становому хребту. Там вроде пока еще тихо, до аэропорта они не добрались. Поедим, — он кивнул в сторону эвенка насаживающего на деревянные вертела куски капающего кровью мяса, — и пора сматываться.
— Хорошо, — ответила Алиса, — но…пара часов же у нас есть? Я тут хочу наконец с нашей барышней поговорить — она похоже не поняла еще, что с ней не шутят. Да и бойцам полезно будет послушать, о чем она поет.
— Если только в темпе, — усмехнулся Семен, — у нас Сун по таким вещам специалистка.
Он кивнул узкоглазой девице и та, не меняя каменного выражения лица, поднялась на ноги, бросив на Наташу еще один взгляд от которого у девушки неприятно засосало под ложечкой. Не говоря ни слова, Сун зашагала вдоль реки, внимательно вглядываясь в доходивший до пояса папоротник.
— Ее отец — китайский коммунист, а мать советская девушка, комсомолка, — пояснил командир красных партизан, — отец и муж Сун были в Нанкине во время резни, — он улыбнулся, видя как бледнеет Наташа, — понимаешь, да? К японским прихвостням у нее особая любовь. И олень, как нарочно, убит тот, что надо — важенка на сносях. Молока полное вымя. Эй, Тутумэ, — повстанец кинул эвенку несколько слов и тот, обернувшись, заулыбался во весь щербатый рот. Несколько ловких взмахов ножом и он шагнул вперед держа в руках влажно поблёскивающий ком плоти, капающий кровью и какой-то белой жидкостью. Наташа поняла, что это такое и тошнота подступила к ее горлу.
— Не бойся, пить тебя не заставят, — рассмеялась Алиса, — действуйте товарищи! — она кивнула кому-то за спиной Наташи. Девушка почувствовала, как ее плечи словно стиснули железные тиски. Сильные руки опрокинули ее на спину, сорвали одежду, разложив вырывающуюся и плачущую от унижения Наташу на земле. Другие повстанцы сноровисто вбили в землю четыре колышка, к которым примотали Наташины руки и ноги.
— А ничего сучка, — Семен ухмыльнулся, похлопав Наташу по плоскому животу, — эвон как сиськи торчат. Дашь ребятам побаловаться потом?
— Перебьешься, — ухмыльнулась Алиса, — знаю я вас, затрахаете шлюшку до смерти. А мне ее до Центра довезти надо. Эй, дай сюда эту штуковину.
Эти слова были обращены к молодому повстанцу, срезавшему стебель камыша. Издевательски улыбаясь в лицо плачущей девушке, Алиса пальцами раздвинула ее половые губы и просунула туда стебель. Наташа вздрогнула всем телом.
— Не, дергайся сучка, хуже будет, — прикрикнула Алиса, — ну-ка, тунгус!
Тутумэ поднес вымя, вырезанное из утробы важенки, и протолкнул набухший сосок в отверстие полого стебля. Руки его сильно сжали ком окровавленной плоти и жирное молоко, смешанное с кровью, заструилось по стеблю. Наташа почувствовала, как внутрь нее заливается вязкая, теплая жидкость, вызывая мерзкое чувство чужеродного заполнения. Алиса залила с поллитра, до тех пор, пока по стеблю не начало течь то, что уже никак не напоминала молоко. Коммисарша медленно вытянула стебель и рассмеялась, когда вслед за ним полилось нечто розово-белое.
— Нравится буренка? — комиссарша подмигнула беспомощной девушке, потом нарочито медленно провела пальцем вдоль половых губ, — ну, где там ваша китаянка?
Из-за спин эвенка, Семена и Алисы появилась Сун. На вытянутой руке она держала небольшую бечевку охватывающей шею серо-коричневой змеи с темными пятнами вдоль брюха. Помертвевшая от ужаса Наташа смотрела, как Сун, подходит к ней. Положив щитомордника на землю, китаянка что-то прошептала, наклонившись, после чего перерезала веревку, освобождая рептилию. Ядовитая тварь плавными движениями скользнула вперед, вползая меж широко разведенных ног Наташи.
— Китайские товарищи знают, как разговорить упрямых шлюшек вроде тебя, — говорила на ухо Наташе Алиса, — ты знаешь, что змеи очень любят молоко?
Наташа молчала, сжимая зубы, загоняя внутрь рвущийся наружу истошный вопль. Ее била крупная дрожь, по коже стекали крупные капли пота. Случайные прикосновения холодной чешуи тела к голой коже, казалось, обжигали, словно раскаленное железо. Пристроившаяся за спиной Алиса приподняла голову Наташи и теперь девушка видела как струится меж ее ног смертоносная лента, как мелькает раздвоенный язык, слизывая молочные капли, как блестят неподвижные холодные глаза.
— Раньше так в Китае казнили неверных жен, — продолжала говорить Алиса, — а ведь ты хуже их — ты изменила не мужу, а Родине, Партии и Вождю. Пожалеешь ты об этом, когда змея заползет в твою развратную дырку? Не в силах выбраться она будет жалить тебя изнутри, ее дерганья разворотят тебя всю и ты сдохнешь в муках — как и заслуживаешь. Ты спасешь свою никчемную жизнь, только если будешь говорить.
Голос большевистской шпионки понизился до сладострастного шепота, костлявые пальцы скользнули на грудь девушки, больно сжав сосок. Однако Наташа почти не заметила этого, потому что как раз в этот момент чешуйчатое тело прикоснулось к внутренней стороне бедра. Она почувствовала, как проворный язычок ощупывает ее половые губы, слизывая вытекавшие из влагалища молочные струйки. Наташа представила, как эта гадина будет биться внутри нее, пытаясь вырваться, как ядовитые зубы будут вонзаться в ее нежную плоть.